Салли Руни - Разговоры с друзьями [litres]

Мы теперь лучше ладим, сказал он. Лучше, чем раньше. Но я имел в виду, может, ты не хочешь об этом знать.

Я рада, что у вас все налаживается.

Наверное, это твоя заслуга, что теперь меня легче терпеть.

Наше дыхание висело между нами словно туман. Дверь кинотеатра распахнулась, обдав теплом и запахом попкорна.

Мы сейчас на фильм опоздаем, сказала я.

Заканчиваю болтовню.

После кино мы зашли поесть фалафеля на Дейм-стрит. Мы сидели в кабинке, и я рассказала Нику, что завтра моя мама приедет в Дублин навестить сестру и захватит меня на машине домой, чтобы я сходила на УЗИ. Ник спросил, когда прием, и я ответила, что третьего ноября после обеда. Он кивнул, такие разговоры его смущали. Я сменила тему: знаешь, мама догадывается про нас.

Это плохо? – сказал Ник.

Тут официантка принесла заказ, я замолчала и принялась есть. Ник что-то рассказывал о своих родителях, о том, что они редко видятся «после того, что было в прошлом году».

Прошлый год как-то часто всплывает, сказала я.

Да?

У меня обрывочная информация. Складывается впечатление, что это было тяжелое время.

Он пожал плечами. И продолжил есть. Похоже, он даже не догадывался, что я знаю о его пребывании в больнице. Я молча отхлебнула колы из стакана. И тут он вытер рот салфеткой и начал рассказывать. Я не ожидала, но он заговорил. В соседних кабинках никого не было, никто не подслушивал, и говорил он искренне, застенчиво, не пытаясь ни рассмешить меня, ни растревожить.

Ник рассказал, что прошлым летом снимался в Калифорнии. График был изнурительным, он дико выматывался, слишком много курил, и у него отказало одно легкое. Съемки пришлось прервать, он попал в какую-то ужасную больницу в Штатах, и рядом совсем никого не было. Мелисса колесила по Европе, работала над эссе про иммигрантские общины, и они почти не разговаривали.

Когда оба вернулись в Дублин, сказал он, у него совсем не было сил. Не хотелось никуда ходить с Мелиссой, а если она приглашала друзей, он оставался наверху, пытаясь уснуть. Они раздражались друг на друга и часто ссорились. Ник рассказал, что, когда они только поженились, оба хотели ребенка, но каждый раз, когда он поднимал эту тему, Мелисса даже обсуждать ее отказывалась. К тому времени ей было тридцать шесть. Как-то вечером в октябре она сказала, что не хочет иметь детей. Они поругались. Я наговорил такого, чего не стоило говорить, сказал Ник. Мы оба наговорили. Но я сожалею о своих словах.

В конце концов он перебрался в отдельную комнату. Много спал днем, сильно похудел. Поначалу, сказал он, Мелисса злилась, думала, он наказывает ее, хочет принудить к тому, чего не хочет она. Но потом она поняла, что он правда болен. Она старалась помочь, записывала его к врачам и психологам, но Ник так и не явился ни на одну встречу. Сейчас я сам не могу объяснить, сказал он. Оглядываюсь на собственное поведение и сам себя не понимаю.

В конце концов в декабре он попал в психиатрическую клинику. Пролежал там полтора месяца, и в это время Мелисса начала встречаться с их общим другом. Ник догадался, когда она отправила ему сообщение, предназначенное тому, другому. Самооценку не повышает, сказал он. Но не хочу нагнетать. Не знаю, осталась ли у меня в тот момент хоть капля веры в себя. Когда он выписался, Мелисса попросила развод, и он согласился. Поблагодарил ее за всю помощь, и вдруг она расплакалась. Рассказала, как ей было страшно, как она винила себя, просто выходя по утрам из дома. Я думала, ты умираешь, сказала она. Они долго разговаривали, извинялись друг перед другом. И в конце концов решили и дальше жить вместе, пока не придумают что-нибудь получше.

Весной Ник вернулся к работе. Он стал чаще заниматься спортом, взялся за небольшую роль в пьесе Артура Миллера, которую ставил его друг. Мелисса порвала с Крисом, парнем, с которым она встречалась, и, сказал Ник, жизнь вроде как продолжилась. Они договорились о «псевдобраке», как это назвал Ник. Виделись с общими друзьями, ужинали вместе по вечерам. Ник возобновил абонемент в спортзал, днем выгуливал собаку на пляже, снова начал читать книги. Пил протеиновые коктейли, снова набрал вес. Жизнь налаживалась.

Теперь ты понимаешь, сказал он, почему я привык, что все видят во мне обузу. И моя семья, и Мелисса – все хотели, чтобы я вернулся в норму, но я их не очень-то радовал. И хоть я не бездействовал, но чувствовал себя жалким и никчемным, словно, знаешь, все попусту тратят на меня время. Вот в таком я был состоянии, когда мы познакомились.

Я уставилась на него через стол.

Трудно было поверить, что я тебе интересен, сказал он. Ты присылала мне письма, а я порой ловил себя на мысли: это реально вообще? И стоило так подумать, меня охватывал стыд, что я вообще такое воображаю. Грустное зрелище: отстойный женатик, размечтавшийся, что его хотят молодые красивые девушки? Ну ты понимаешь.

Я не знала, что и сказать. Покачала головой или пожала плечами. Я и не догадывалась, что у тебя в душе такое творится, сказала я.

Разумеется, нет, я же не хотел, чтоб ты знала. Мне хотелось быть тем классным парнем, каким ты меня видела. Знаю, я порой казался тебе безучастным. Мне было сложно. Звучит, наверное, как будто я оправдываюсь.

Вместо ответа я попыталась выдавить улыбку и снова покачала головой. Нет, сказала я. Мы послушали, как висит пауза.

Порой я так жестока, сказала я. Из-за этого мне самой сейчас плохо.

Нет-нет, не вини себя.

Я уставилась на столешницу. Мы оба притихли. Я допивала колу. Он сложил салфетку и опустил ее на тарелку.

И после этого он признался, что до меня еще никому не рассказывал о прошлом годе. Сказал, что эта история была изложена с его точки зрения в первый раз, обычно ее рассказывает Мелисса, и, конечно, их версии различаются. Немного странно, сказал он, слышать собственный рассказ и воспринимать себя главным героем. Полное ощущение, что я вру, хотя, по-моему, я рассказал чистую правду. Но Мелисса, конечно, преподнесла бы это иначе.

Мне нравится твоя версия, сказала я. Ты все еще хочешь детей?

Конечно, но эта тема уже закрыта.

Как знать. Ты еще молод.

Он кашлянул. Казалось, хотел что-то сказать, но передумал. Он наблюдал, как я потягиваю колу, а я в ответ смотрела на него.

Мне кажется, ты будешь потрясающим отцом, сказала я. Ты добрый. И умеешь любить.

На лице его промелькнули радость и удивление, он выдохнул через рот.

Сильное заявление, сказал он. Спасибо за эти слова. Я сейчас рассмеюсь, а не то расплачусь.

Мы доели и вышли из ресторана. Когда пересекли Дейм-стрит и оказались на набережной, Ник сказал: давай куда-нибудь уедем. На выходные, например, как ты на это смотришь? Я спросила куда, и он ответил, может, в Венецию? Я рассмеялась. Он сунул руки в карманы и тоже засмеялся, то ли потому, что его грела мысль куда-то вместе сбежать, то ли обрадовался, что ему удалось меня насмешить.