Евгений Никитин - Про папу. Антироман

«Возьму к себе жить котёнка. Лучше женского пола.

Обращаться по номеру такому-то».

На следующий день мой телефон впервые за год зазвонил.

– Добрый день, герр Никитин. Меня зовут Марта Херцфельд. Я по поводу объявления.

– Да?

– Зачем вам котёнок?

– Что вы имеете в виду?

– Я звоню из общества защиты животных. Хочу выяснить, что вы собираетесь делать с котёнком.

– Ничего. Я буду его кормить.

– Тестировать новые кошачьи корма?

– Да нет, ничего подобного! Я частное лицо.

– Все так говорят. Кстати, почему котёнок?

– Чтобы наблюдать, как он растёт, играть с ним…

– Но почему именно женского пола? – с нажимом спросила Марта Херцфельд.

– Я больше люблю кошек.

– В каком смысле «любите»?

– У меня всегда были кошки. Раньше.

– И что с ними происходило?

– Да ничего, старели и умирали. Я жил в Молдавии, у нас была куча кошек.

– Вы больше не в Молдавии, герр Никитин. Вы это понимаете?

– Конечно, понимаю.

Марта Херцфельд произвела какой-то странный звук, типа «хм-хм-хм-хм-хм».

– Я всё ещё не уверена. Вы точно обещаете, что не будете ставить над котёнком никаких экспериментов?

– Мамой клянусь.

– Ну хорошо. Я дам вам телефон одной пожилой фрау, которая держит кошек.

– Спасибо.

– Она на вас посмотрит.

– Посмотрит?

– Да. Нужно разобраться, как вы находите общий язык с животными. А потом я сама приду к вам домой.

– Зачем?

– Выясню, какие у вас условия жизни.

Тут я вспомнил про посуду на кухне. Про единственную тарелку. Про пакет сахара. Про запах одинокого человека.

– Знаете, не стоит ко мне приходить.

– Ах, да? Это почему ещё?

– Я передумал заводить котёнка.

– Вот и хорошо, – бросила Марта Херцфельд. – Меньше народу, больше кислороду.

Она, конечно, не это сказала, но смысл был примерно такой же, и прозвучала фраза так же нелепо.

Я проспал ещё несколько дней, как вдруг меня вызвал на аудиенцию работник социальной службы. У него была длинная фамилия, похожая на название йогурта, типа Вим-Биль-Данн. Я пришёл в назначенное время в социаламт и отыскал нужный кабинет.

– Так-так, – пробормотал Вим-Биль-Данн, мрачно оглядывая меня. – Герр Никитин. Вы уже нашли работу?

– Нет, пока не нашёл.

– Вот как, вот как… Видите ли, до нас дошли сведения, что вы намеревались завести кота.

Кот по-немецки звучит как «катер». Да и интонация у Вим-Биль-Данна была такая, будто я втайне от государства решил приобрести катер и заняться контрабандой секс-рабынь с территории бывшего СССР через Северное море.

– Не кота. Кошку.

– Ну кошку так кошку. Вы завели её?

– Нет, не завёл.

– Вот и хорошо. Но мне придётся это проверить.

– Зачем?

– Видите ли, герр Никитин, мы платим вам социальную помощь, чтобы вам самому хватало на пропитание. Если вы заводите кошку, значит у вас появился дополнительный источник дохода. У вас появился дополнительный источник дохода?

– Нет.

Вим-Биль-Данн испытующе посмотрел на меня из-под мохнатых бровей.

– А чем вы собирались кормить кошку?

– Собственной плотью, – ответил я.

– Ага, – сказал работник социальной службы, ничуть не удивившись, и сделал себе в бумагах какую-то пометку. – Очень хорошо. Вы пока свободны. Можете идти, герр Никитин. Фидерзейн.

Я пошёл домой. По дороге у меня в голове крутилась грустная песенка:

– Эта работа слишком лёгкая для меня, – сказала девушка Лена группе немецких говновозов во главе с представителем социальной службы. – Я готова к более тяжёлой работе.

– Чем же вы занимались в России? – боязливо спросил представитель.

– Я работала в литературном журнале, – гордо сообщила Лена.

– Вау! – сказали говновозы.

– Разве это тяжелей, чем убирать говно? – спросил представитель.

Он выглядел немного растерянно.

– Нет, не тяжелей. Это ровно то же самое, – сообщила Лена. – Только в журнале ты точно знаешь, чьё говно.

Девушка Лена не была похожа на героиню труда. Это была худенькая, маленькая девушка в больших очках на длинном носу. Представитель социальной службы запрещал себе влюбляться в неё, опасаясь подозрений в педофилии, а говновозы ухаживали вовсю.

– Когда знаешь, за кем убираешь, становится трудно каждый день общаться с этими людьми, – продолжала Лена.

– А зачем ты каждый день общалась с этими засранцами? – спросил один из говновозов, молоденький молдаван, сосланный на эту работу за тунеядство.

– Я любила то, что они делают, – вздохнула Лена, – и могла найти общий язык только с такими людьми. После работы я отправлялась на их сборища. Они были мне так же дороги, как вы, друзья.

– Зачем же вы уехали, Лена?

– Это всё Путин, – сказала Лена. – Постоянное ущемление моей свободы. Жить, писать стало невыносимо. Но это не главная причина.

Лена вздохнула и грустно добавила:

– Главная причина – невозможность карьерного роста.

Под окнами немецкой гимназии стоят теннисные столы. Однажды герр Шульце, учитель математики и муж фрау Шульце, учительницы философии… нет, я не о том говорю. Однажды в семь утра человек с белым лицом прыгнул из окна четвёртого этажа и разбил голову о теннисный стол. Он мгновенно умер, а в кармане его брюк нашли мобильный телефон, на котором была ровно одна смс-ка.

Мне показали эту смс-ку. Она написана человеком, который абсолютно не чувствует, как нужно составить фразу на немецком языке. В переводе она звучит примерно так (я не стану имитировать ломаную речь):

«Вчера связала себе шерстяные носки – они получились похожими на бумеранги. Жалко, они не прилетают утром, когда перед сном зашвыриваешь их куда-нибудь».

«Наверное, ему писала русская девушка», – подумал я и стал воображать невесть что. Русская девушка из Петербурга, она приехала в прошлом году по обмену и герр Шульце полюбил её. Теперь она вернулась назад и пишет ему смс-ки про носки. Фрау Шульце ничего не знает, она безмятежно преподаёт свою философию, все считают её наркоманкой: длинные перчатки, из-под которых ползут синие вздувшиеся вены, как у культуриста. Фрау Шульце – грустный, тощий, как вобла, человек, голос у неё высокий и унылый, вероятно, лирическое сопрано, такую женщину хочется обнять, утешить и задушить шнурком из сострадания. Теперь она осталась одна.

Я ничего не знаю ни про какую русскую девушку, но представим, вот она приезжает, у них с герром Шульце короткий флирт, она позволяет себя поцеловать, отбывает, лихорадочная переписка, он готов развестись и зовёт её замуж, русская девушка Тася, Анастасия, острые лопатки, нос-картошкой, мама – актриса, папа – известный режиссёр, Тася не хочет быть «русской женой», киндер-кюхе-кирхе, но она привязывается к трогательным эпистолам герра Шульце: он рассказывает о математике так, словно речь идёт о музыке, а в остальном мучительно краток, например: «Много и бесплодно думал о тебе». Однажды она пишет ему – я не знаю ничего, но допустим: