Евгений Никитин - Про папу. Антироман

– Я тренируюсь, – объяснял он. – Научусь рисовать и стану делать инсталляции. Я придумал делать инсталляции из окурков.

– А зачем для этого уметь рисовать? – спросил я.

– Подрастёшь, поймёшь.

Но я так и не понял.

Фридрих иногда заглядывал к нам и проверял, на месте ли Изя. Что-то его беспокоило.

Он был довольно одинок. Но мы оказались свидетелями удивительного события: Фридрих взял себе жену из эмигранток – тётю Олю – и поселил у себя.

Тётю Олю и так все боялись, а после этого стали бояться ещё больше. Она готовила Фридриху щи. Она по-акульи нежно улыбалась маленькими жестокими зубками. Говорила мягко, но вкрадчиво. Тётя Оля установила в общаге абсолютную власть.

В тот день мы играли с Сеней в дурака с двумя бабушками. Потом я уговорил его перейти на шахматы. Бабушки сидели справа и слева от доски и все время охали. Сеня играл отвратительно. Подошла страшная тётя Оля.

– В шахматишечки играете… Молодцы, – блеснули зубки тёти Оли. – Не на деньги?

Бабушки охнули.

– На раздевание, – сказал я. – Если Сеня потеряет ещё одного слона, ему придется снять трусы.

Тётя Оля деликатно хихикнула.

– Главное, чтобы не на гельт. Азартные игры я запрещаю. У Фридриха могут быть проблемы.

На следующий день она донесла моей маме, возвращавшейся вместе с Изей с очередного набега на магазин.

– Ваш сын хамит взрослым. Вчера он сказал мне низость. Приструните его.

– За своими детьми следите, – ответила мама. Она была не в духе: устала от попыток убедить Изю прекратить свои махинации с продуктами.

– Я знаю, что вы делаете, – сказала тётя Оля.

Изя испугался. Тётя Оля имела в виду, что Изя живёт здесь не вполне легально. Но Изя, конечно, подумал про магазины. Он быстро нашел виноватого.

– Мне предатель в семье не нужен, – прошипел он мне потом. – Исполнится 18, и ты уйдёшь.

На этом рейды в супермаркет прекратились.

У тёти Оли никаких детей не было. Она затаила зло и стала настраивать Фридриха против нас.

Бойкая Лина однажды остановила Изю и сообщила ему:

– Против вас зреет заговор!

– Что такое? – спросил Изя.

– Фридрих сказал слабоумному Сене: «Некоторые люди думают, что тут можно устраивать Молдавию. Я с ними скоро разберусь!»

На следующий день Фридрих появился на пороге нашей комнаты и начал что-то по обыкновению бурчать на саксонском диалекте. Мы поняли только слово «вода» и «полицай».

Он имел в виду, что мы тратим слишком много воды, и Изе надо отсюда убраться.

Изя боялся «полицай». Он стал ночевать у художника Яши, а рано утром приходил в общежитие.

– Что он здесь делает? – спросил Фридрих через неделю. Он пришел с тётей Олей – она была переводчицей.

– Изя – гость. Он здесь больше не живёт, – объяснила мама.

Тётя Оля подстерегла Изю следующим утром. Визит командора застал нас врасплох – мы завтракали, Изя сидел в домашнем халате и сверкал из него волосатой грудью в благородной седине.

– Вон отсюда!

Обнаружилось, что Фридрих умеет кричать басом. Мы внезапно начали понимать по-саксонски.

– Я не уйду, – сказал ему Изя на идиш. – Днем я имею право здесь находиться.

– Я видела ночью его тапочки, – гордо заметила тётя Оля. – Он здесь ночевал!

– Я звоню в полицай! – закричал Фридрих.

Изя оделся и вышел во двор. Фридрих запер дверь.

Мы считали, что если Изя вернётся через час, когда все общежитие проснется, то это будет всё же «посещение». Мы открыли дверь изнутри, и Изя вставил в неё веточку, чтобы она не захлопывалась.

Это было ошибкой. Фридрих со злорадным видом сфотографировал эту веточку. Он явно что-то придумал.

Когда мы запустили Изю обратно, в дверь неожиданно постучала моя любовь, Лина. Я думал, она пришла мириться. Но вездесущая Лина пришла спасать Изю.

– Фридрих только что позвонил в полицию! Бегите!

Изя убежал.

Полиция приехала в общежитие и составила протокол о том, что Изя, по свидетельству Фридриха, «проникнул на территорию общежития и сломал дверь, поместив в нее деревянный предмет и совершив надавливания.»

На следующий день на первом этаже висело объявление, что «за порчу имущества господину Исааку Бронштейну объявлен хаусфербот». Это значило, что входить в здание Изе теперь было официально запрещено.

Изя стал жить у художника Яши. В обед он приходил на ближайшую к общаге трамвайную остановку, и я выносил ему в баночке гречневой каши.

Так продолжалось около месяца. Но однажды Изя решил отблагодарить художника и провёл в его квартире генеральную уборку, выкинув в мусор его инсталляции из окурков.

Этим всё и закончилось. Сердце Яши было разбито.

В тот день мы условились встретиться с ним в центре. Я собирался показать Яше свой недописанный роман в стиле фэнтези. Яша сидел на скамейке рядом с дрезденскими алкоголиками в национальных костюмах, которые круглосуточно обретались здесь с бутылочками пива. Яша рассматривал их разбухшие, красные лица. В его взгляде было что-то животноводческое.

– Иди за мной, – сказал он.

Он отвёл меня к полностью обгоревшему дому. От него остался один чёрный, обугленный каркас. Немцы сохранили его как памятник о бомбардировке.

– Это – мое сердце, – объяснил Яша. – Так оно выглядит после вторжения Изи.

Вечером Изя уехал домой, в Шверте. В почтовом ящике он обнаружил повестку в суд по делу о вандализме. На суд Изя не явился и был вынужден выплатить огромный штраф, полностью перекрывший все сбережения, созданные за время магазинной аферы.

Через год мы переехали к Изе. Помимо борьбы с бюрократией нам пришлось перевозить свой молдавский багаж, состоявший наполовину из моих детских и шахматных книжек, с которыми я не смог расстаться, когда покидал Рышканы. Изя придумал максимально экономный способ перевозки багажа. Выходные дни давали преимущества специального билета «Wochenendticket», позволявшего по особо дешевому тарифу передвигаться по стране. Поэтому каждую субботу мы с мамой нагружали барахлом два рюкзака и везли их через всю Германию к Изе. А в воскресенье возвращались обратно. Это называлось «сделать ходку».

Перед окончательным отъездом я все-таки показал Яше свое незаконченное фэнтези. Роман был полон всяческих душераздирающих событий. Там было на всех обиженное племя птицелюдей, живущих в жутких социальных условиях в каких-то смердящих болотах, и заграничная принцесса, которую собственная мать отдавала на растерзание стражникам в воспитательных целях. Все герои ежечасно подвергались изобретательным мучениям. Надо всем довлел рок.

– Проза твоя – говно. Слишком много истерики, – сказал художник Яша. – Лучше пиши стихи. А от Изи – беги. Тебе с ним жить нельзя. Он тебя съест.

Спустя несколько лет я выполнил его наказ. Только я обнаружил, что жить отдельно – не так уж просто. Я не понимал, зачем и ради чего я живу. Видимо, череда отчимов, заканчивавшихся Изей, в каком-то смысле успела съесть кусок меня. И теперь мне тоже надо было кого-то сожрать, чтобы заполнить образовавшуюся дыру. За этим я уехал в Москву и женился. Но это уже совсем другая история.