Роман Шмараков - Книжица наших забав

— Когда мы умрем и приведут нас к раю, выйдет нам навстречу святой отец наш Бенедикт. Видя нас, монахов в куколе, он с радостью нас впустит; увидев же Генриха, епископа и кардинала, подивится его митре и скажет: «Ты кто таков?» А тот: «Отче, я монах-цистерцианец». — «Как не так, — скажет святой: — рогатых монахов не бывает». Тогда Генрих много доводов приведет в свою защиту, а святой Бенедикт молвит дверникам: «Положите-ка его на спину да вскройте утробу: коли найдете там овощи без приправы, бобы, горох, чечевицу, кашу и прочую уставную еду, пусть войдет с монахами; если же обнаружится там жирная рыба и всякие мирские разносолы, пускай остается за дверьми».

И, обернувшись к кардиналу, монах прибавил: «Что ты тогда скажешь, бедный Генрих?» И тот, усмехнувшись, похвалил проповедь (Caes. Dial. IV. 79).

Один человек, по грехам своим попавший в ад, но по милосердию Божьему воскрешенный для покаяния, рассказывал, как ему в аду досталось. Сперва его ввергли в такой огонь, что он сказал: «Если бы дрова со всей вселенной были собраны для одного костра, я предпочел бы гореть в нем до Судного дня, чем один час оставаться в этом пламени». Вытащили его оттуда и бросили в такую стужу, что он захотел обратно в огонь. Водворенный затем во тьму осязаемую [51] Исх. 10:21. и в непереносимый ужас, он сказал себе: «Служи ты сто лет Богу, щедрою было бы тебе наградой, кабы Он позволил вернуться отсюда в стужу» (Caes. Dial. XII. 23).

Один епископ имел несчастную привязанность к балагурству. Св. Гуго, аббат Клюни, говаривал ему, что, ежели при жизни не исправится, по смерти будет с опухшими губами и пенящимся ртом. Епископ его наставленьям не внял. По смерти он явился одному священнику, слезно прося помощи губами в нарывах. Священник возвестил аббату; аббат сжалился и избрал семь монахов, дабы они семь дней молчали за разговорчивость покойного. Дни идут; епископ вновь является священнику, жалуясь, что-де седьмой монах плохо молчит, оттого исцеление его откладывается. Аббат заменяет нерадивого и вновь наказует им молчать за покойника. В третий раз епископ является в торжественном одеянии, со здоровым ртом и благодарностями (Herb. Clar. De mir. III. 39).

В Клервоской обители один из иноков лежал при смерти. Блаженный Бернард, пришедший его навестить, сказал: «Ты знаешь, любезнейший брат, что наша братия утомлена трудами, а им уж скоро вставать к вигилиям. Если ты умрешь сейчас, им придется вставать раньше срока, будет много суеты, и вигилии совершатся не столь торжественно, как подобает. Я тебя очень прошу умереть попозже». — «Сделаю, как ты велишь, — ответил монах, — коли пособишь мне своими молитвами». Бернард ушел в дормиторий, а монах выполнил обещание: как начали клепать к вигилиям, тут он и скончался (Herb. Clar. De mir. 1. 13).

В Трирском епископстве был рыцарь Генрих по прозвищу Узел, человек злобный, вероломный, блудливый, а когда он умер, начал являться живым, одетый в ту же овчину, что и при жизни, и особенно часто хаживал в дом своей дочери; когда же его ударяли мечом, издавал такой звук, словно бьешь по мягкой постели (Caes. Dial. XII. 15).

Одной добродетельной девице из города Нивеля в Валлонском Брабанте подбивал клинья дьявол в образе красивого и прилично одетого мужчины, выражая намерение на ней жениться. Она, не зная, кто это, тем не менее отвечала, что отвергает брак из любви к Христу. Дьявол, однако, предприятия своего не оставлял, являлся ей в разных местах, и она, видя таковую его настойчивость и понимая, что красивых девиц в Валлонском Брабанте пруд пруди, принялась его спрашивать, кто он и откуда и все ли в их краях такие мономаны. И так она его допекла, что он возьми и откройся ей: так и так, я-де дьявол, приятно познакомиться. Тут уж она совсем расхотела за него замуж, а он задора своего не терял и думал привлечь ее склонность маленькими сюрпризами: то в чашку ей нагадит, то в суп навоза накладет. До супа ее семья еще как-то терпела — мало ли, кавалеры разные бывают, образованный человек со странностями, — а тут уж они прямо вопрос поставили, что знает ли он, к примеру сказать, молитву Господню (с козырей люди заходят). Говорит: «Прекрасно знаю». Его просят продемонстрировать. Он читает: «Отче наш, иже еси на небеса, имя твое, да будет воля твоя и на земле, хлеб наш насущное даждь нам днесь, но избави нас от лукавого». И поскольку в этой молитве, говорит Цезарий, он то и дело перескакивал и допускал варваризмы, то, закончив ее, он со смешком прибавил: «Вот так вы, миряне, обыкновенно читаете вашу молитву». (Прекрасная психологическая деталь, у меня был один такой знакомый.) Тут уж, конечно, публика не на шутку заинтересовалась и просит его прочесть Символ веры, если нетрудно. Дьявол начинает: «Вверяю Бога Отца всемогущего». Ему говорят: нет, надо говорить «верую в Бога». Он опять: «Верую Богу». Образованные люди, бывшие при этом и знающие значение аккузатива (!), настаивали, чтобы он сказал «верую в Бога», но, печально говорит Цезарий, так и не склонили его к этому (Caes. Dial. III. 6) [52] Дальше дьявол рассказывает этой девице, что у чертей, когда они принимают человеческий облик, спины нет, но об этом все читали у Сперанского или Флоренского. .

Рыцарь по имени Гильом Лаудун пришел к Гильберту Фолиоту, епископу Херефордскому [53] Гильберт Фолиот, покровитель Мапа, был епископом Херефордским в 1148–1163 и Лондонским в 1163–1187 гг.; известен как деятельный противник Томаса Бекета в его распре с королем. , с таким рассказом: один валлийский лиходей недавно умер нехристианской смертью в его, Гильома, деревне, а по прошествии четырех ночей принялся каждую ночь наведываться в деревню, выкликая односельчан поименно; кого он помянет, те в три дня умирают, и уже немного их осталось. Епископ говорит: может быть, Господь дал власть злому ангелу этого человека скитаться в мертвом теле; пусть, однако, выроют труп, перерубят шею заступом, окропят тело и могилу святой водой и снова похоронят. Так и сделали, но впустую: злодей все бродил и вот однажды ночью, когда уже мало оставалось живых, окликнул самого Гильома, призвав его трижды. Тот выскакивает с обнаженным мечом, преследует убегающего до самой могилы и рассаживает ему голову по самую шею. С сего часа прекратилась пагуба, и ни Гильому, ни другим не было вреда ( Walter Map. De nug. II. 27).