Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

Он пошел через парк, где-то в центре парка заблудился на извилистых дорожках, наконец осознал, как он устал и как ему жарко, и сел на скамейку. Дергая себя за волосы на груди, он достал телефон. Он хотел… он нуждался в том, чтобы… проверить свои приложения для знакомств. Ему нужен был впрыск горячего коктейля из окситоцина и тестостерона, чтобы смыть с души горький осадок.

В приложении HR сегодня ничего особенно нового не оказалось. Он прокрутил старые сообщения, полные намеков и откровенности. Но ничего не почувствовал. Он больше никогда не женится. Женятся только идиоты. Брак – это устаревшее решение проблемы распоряжения недвижимостью, каковая проблема перед ним даже и не стоит. Это социальный конструкт, изобретенный религиозными людьми, чьи прочие ценности Тоби не разделял. Во времена, когда люди изобрели брак, они жили не дольше тридцати лет. Поэтому – нет. Второй раз в тот же капкан его не заманят. У него будут связи, прилагающийся к ним трепет и возбуждение, но он больше никогда не поместит свое эмоциональное здоровье в чужие руки.

Во второй половине рассказа «Расстыковка» Арчер Сильван наконец встречает женщину, с которой разводится Марк. Она узнаёт, что кто-то пишет объемную статью для журнала, посвященную ее разводу, и решает сделать так, чтобы ее тоже выслушали. «Если вы собираетесь об этом писать, – говорится в ее послании к Арчеру, – вы обязаны выслушать обе стороны». В рассказе ее ни разу не называют по имени. Только «женщина Марка» (в воспоминаниях о лучших днях) или просто «она» (когда отношения испортились). Арчер описывает их встречу в навороченной чайной на Мэдисон-авеню, где мужчины, одетые дворецкими, почтительно стоят у стенки. Женщина рассказывает, как Марк завел интрижку со своей секретаршей, потом просил прощения у жены, но секретаршу не уволил. Женщина рассказывает, как думала, что сходит с ума, в те долгие месяцы, пока он это отрицал, но в конце концов решила ему поверить. А потом он явился на корпоратив, о котором жена не знала, с секретаршей, всем напоказ. Арчер сидит с женщиной в течение часа и слушает как она защищает тезис, что нужно принимать во внимание детали: любой брак – это очень сложная и интимная вещь, и к тому времени, как он распадается, у обоих супругов могут накопиться совершенно законные обиды. В конце концов, если доска для игры в «Отелло» становится черной (то есть по описанию Тоби, а я уже говорила, что на самом деле в нее играют не так), она становится черной для обоих партнеров.

Но после разговора Арчер уходит, и то, что он пишет вслед за этим, позже становится предметом многочасовых дискуссий в аудиториях, где изучают журналистику. Доминирующая тема этих дискуссий менялась с годами: в восьмидесятых Арчера хвалили за проявленную им репортерскую честность, ведь он написал то, что думал, а не то, чего требовал политес. В девяностых статья упоминалась в дискуссиях о том, существует ли вообще возможность писать беспристрастно. В новом тысячелетии статья стала материалом для боевого клича борцов с мизогинией; одна из причин, по которой мужской журнал вообще нанял кого-то вроде меня, женщину, это чтобы подобное не повторилось. На тот день, когда Тоби сидел в парке, «Расстыковка» больше не считалась материалом, пригодным для изучения студентами. Даже когда рассказ использовали в качестве отрицательного примера, в деканаты приходило слишком много резких писем, которые также публиковались на феминистических веб-сайтах: в них говорилось о триггерных предупреждениях и безопасных пространствах. Меня иногда приглашают выступить перед студентами, будущими журналистами, так вот: где-то после 2007 года меня начали предупреждать, чтобы я даже не упоминала об этой вещи, иначе вся беседа перерастет в выступление студентов, клеймящих меня за такой отвратительный поступок.

А вот что написал тогда Арчер, и эта строчка как раз всплыла у Тоби в голове: «Я вышел из ресторана. Мой носовой платок был мокр от ее слез. И я подумал о том, как эти суки непременно, любой ценой попытаются тебя достать».

Загорелый мужчина в костюме в обтяжку сел рядом с Тоби на парковую скамью. Солнце палило мучительным жаром, воздух был раскаленный, а парк наполнен людьми, которые наслаждались погодой, и Тоби ненавидел их всех. Мужчина закурил сигарету. Рядом со скамейкой стоял знак «НЕ КУРИТЬ». Прямо перед глазами. Зеленая гангренозная ненависть затопила Тоби, переполнила его лимфатическую систему, просочилась в мускулатуру и пропитала костный мозг. Тоби обратился к соседу по скамье:

– Послушайте, здесь нельзя курить.

Тот посмотрел на него, и Тоби указал глазами на табличку. Мужчина перевел взгляд куда-то в пространство. Он потушил сигарету, и Тоби ненадолго удивился, чего вообще завелся.

Он собирался об этом поразмыслить, но через две минуты сосед-козел вытащил еще одну сигарету и закурил прямо на глазах у Тоби.

– Но послушайте! Здесь курить запрещено.

Мужчина, казалось, даже не обратил внимания, если не считать того, что он едва заметно закатил глаза и еще раз глубоко затянулся.

Тоби встал. У него вырвался злобный вой:

– Ты, сволочь, я сейчас полицию позову!

Мужчина вгляделся в него. Такая вспышка его явно удивила и… рассмешила? Неужели этому мудаку смешно?

– Ты что, совсем чокнутый? – сказал он.

Тоби начал набирать на телефоне «девять-один-один». Сосед затянулся еще раз, щелчком отбросил сигарету в траву и зашагал прочь.

Тоби посидел с минуту, притворяясь, что смотрит в телефон, но вместо этого пульсируя гневом. Когда противник скрылся из виду, Тоби встал и снова зашагал приблизительно в сторону Ист-Сайда. Впрочем, если вдуматься, зачем? Дома его никто не ждет. Сейчас всего пять часов дня. Он тосковал по Солли, и сердце его разрывалось оттого, что он так проманипулировал сыном, оттого, что отмахнулся от исчезновения жены и не знал, разъяснится ли оно когда-нибудь, от того, как страшно ему хотелось сейчас смотреть с сыном The Goonies, слушать его умилительные и умные комментарии и отвечать на его вопросы. Тоби направился домой – больше некуда было.

А что если… Что если он не отнесся к исчезновению Рэйчел так серьезно, как следовало бы?

С женщинами случается всякое. Они умирают. Их похищают. Их насилуют. Их держат в поселениях в качестве сексуальных рабынь. Они тонут, и никто не замечает. Тоби уже было схватился за телефон, чтобы позвонить в полицию, но это казалось слишком безумным предположением, и к тому же он вспомнил, что во всех полицейских сериалах мужа подозревают в первую очередь. Кроме того, у него в телефоне найдут цепочки сообщений – диалоги с женой, пропитанные ненавистью.

Солнце стояло еще очень высоко. Улицы начали наполняться бешеной толпой яростно гуляющей молодежи, как всегда летними вечерами. Ах, молодость. Впрочем, нет, не молодость. Счастье. Впрочем, нет, не счастье. Обыкновенность. Обыкновенные люди, у которых есть планы, жизненные цели и друзья. Он подумал, не пойти ли на йогу. Он подумал, не позвонить ли Сету. Он подумал, не залезть ли опять в приложение и не поменять ли какую-нибудь мелочь в своем профиле, чтобы он поднялся наверх в системе выдачи и его увидела совершенно новая группа посетительниц сайта. Но еще Тоби явно ослаб. Ему нужно было снова почувствовать себя сильным.