Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

Мать Тоби всегда говорила ему: «В каждой паре есть место только для одной звезды». Тоби шутил, что прицепил свой вагон к счастливой звезде, и Рэйчел косилась на него и говорила: «Это уж точно». Но Тоби никогда не приходило в голову, что если его мать и права, то звездой в их паре была именно Рэйчел. То есть он был настолько влюблен в дело своей жизни, что ему даже в голову не приходило: человек, движущийся по своему пути, чтобы оставить яркий, заметный след в мире (в противоположность его не очень впечатляющему вкладу), и есть звезда. К тому времени, как Бартака повысили, Рэйчел уже ушла из «Альфуз и Лихтенштейн», облапошив агентство, которое привело ее к успеху, то есть забрав с собой его клиентов, чтобы открыть собственную лавочку. Клиенты последовали за ней без звука: они умели распознать человека с бульдожьей хваткой.

За считаные недели агентство Рэйчел начало получать доход. За несколько месяцев оно стало ликвидным. Тоби ужасно гордился женой; любой муж гордился бы такой женой. Но Рэйчел работала по многу часов в день, и они оба знали, что пройдут годы, прежде чем длина ее рабочего дня войдет в какие-то рамки. Ханна только что родилась, и ни Тоби, ни Рэйчел не хотели, чтобы дети остались целиком на нянек. И Тоби начал планировать свою работу в больнице так, чтобы, кровь из носу, каждый вечер быть дома в половине шестого. Он работал такие же двенадцатичасовые смены, но начинал их раньше и никогда не задерживался. Он больше не оставался после работы, чтобы выпить в кабинете у Бартака.

Он жаловался, что скучает по жене. Он жаловался, что деньги не так важны, как то, что от нее должна получать Ханна и, да, так и быть, он готов в этом признаться: и он тоже. По ночам он пересматривал старые эпизоды ситкомов. Он водил Ханну на детскую площадку на Семьдесят второй улице и качал на качелях, произнося «выше дома», когда толкал, и «выше неба», когда она возвращалась маятником. Наблюдал, как Ханна полюбила груши, потом возненавидела их, потом опять полюбила и наконец стала, как все люди, любить их только иногда. Он читал новый сборник Арчера Сильвана, ходил гулять, слушал Rolling Stones и White Stripes на новом айподе, потом на новом айфоне и обожал возиться с Ханной, но ему не хватало взрослых разговоров и общения с кем-нибудь, кто сам его выбрал. Солнце вставало и садилось, листки календаря облетали. Ханна стала поворачиваться на бок. Ханна стала садиться. Ханна поползла. Ханна пошла. Ханна смеялась. Ханна плакала. Ханна хотела, чтобы он играл с ней в «сороку-воровку». Ханна стала есть сама. Ханна стала сидеть в прогулочной колясочке по-турецки, как маленькая взрослая. Ханна подражала матери – брала телефон Тоби, ходила по комнате и болтала в телефон какую-то чепуху. Ханна возненавидела игру в «сороку-воровку». Ханна заговорила. Ханна научилась считать. Ханна пошла в школу. Тоби любил ее так сильно, что мысленно все время стоял на коленях.

Семья могла обойтись без его зарплаты, но он не собирался бросать работу. Это было бы смешно. И к чести Рэйчел надо сказать, что она ни разу не рискнула это предложить. Но Тоби продолжал быть родителем номер один. Ему звонили первому, если в школе обнаруживали, что у Ханны температура, или если у Солли появлялись опрелости от памперсов, не поддающиеся лечению обычными средствами. Именно Тоби раздобывал информацию о музыкальных занятиях и иногда украдкой сбегал с работы, чтобы в них поучаствовать, хотя эти занятия назывались «Мама и я» (а по-честному должны были бы называться «Няня и я»). Он записывал Ханну на развивающие программы, потом в кружки и спортивные секции, потом в детские сады, школы, лагеря, на уроки китайского языка, уроки тенниса и приемы у ортодонтов. Он всегда вызывался добровольцем работать на школьных книжных ярмарках и пек печенье для распродажи выпечки в пользу еврейской школы. Он открывал браузер и вводил в адресную строку «надоело готовить одно и то же на ужин», и обнаруживал веб-сайты, на которых публиковалось целое расписание рецептов, чтобы «правильно чередовать блюда» и «чтобы вашим домашним не надоедала однообразная кухня». Когда он задавал вопросы, другие женщины говорили: «Вы посмотрите только, какой “Усатый мам”!» Он считал это оскорбительным и поначалу все время говорил, что он не мама, он папа и просто выполняет свои родительские обязанности. Но скоро понял: женщин тянет комментировать потому, что их собственные мужья совершенно не интересуются ни детьми, ни домом, и стал отвечать просто смайликом. Ему приходилось оставаться дома, когда болела бебиситтер, и просить своих коллег заменить его на кафедре лектора или у постели пациента. Он не мог тягаться с перспективными лечащими врачами вроде Марко, которые в самом деле оседлали свое менторство и собирались лететь на нем к звездам.

Но разве у него был выбор? Рэйчел обязательно должна была присутствовать там и сям, и еще ей нужно было заниматься йогой, чтобы снимать стресс, и пилатесом с Мириам Ротберг, чтобы поддерживать свое положение в обществе, а еще ей нужно было быстренько ответить на е-мейлы, напомнить кое-кому кое-что и обсудить «комп-энд-бен» со своей «пиэйкой» [19] Офисный жаргон. «Пиэйка» – РА (personal assistant), персональный ассистент, комп-энд-бен – compensation and benefits, зарплата и соцпакет. . Она мило щебетала с людьми, которым не была ничем обязана, и срывалась на Тоби и детей, когда зашивалась с вещами, не имеющими к ним никакого отношения.

Но Тоби тщательно скрывал, что доволен. Он понимал, как все это мимолетно, как быстро дети минуют очередную стадию роста и как милые мелочи проходят и уже не возвращаются. Ребенок, который пошел, больше никогда не поползет. Поэтому Тоби втайне радовался. Он не сомневался, что Рэйчел любит своих детей, но она не умела общаться с ними естественно. Она, как правило, боялась оставаться с ними одна. Она раздражалась, если они висли на ней или чересчур долго болтали, потому что ее все время тянуло куда-то в другое место. А Тоби мог часами сидеть с одним или обоими детьми на коленях, даже не замечая этого. На работе он уделял время пациентам, зная, что это не промежуточная ступень его жизни, а сама его жизнь. Вы можете себе представить, какое счастье – так рано найти свое место в мире? Вот этого Рэйчел так и не поняла: она не понимала, что амбиции не всегда направлены вверх. Порой, когда ты счастлив, твои амбиции практикуют бег на месте.

– На следующей неделе у нас будут хорошие новости, – сказал Бартак. – Иди к своим пациентам.

Но Тоби не пошел к пациентам.

Не мог. Там было негде спрятаться и уронить голову на руки или прикорнуть на несколько минут. Его обида на Рэйчел, уже превратившаяся в смерч, подпитываемый ветрами ненависти и ветрами беспокойства, не позволяла ему сосредоточиться ни на чем другом. Тоби уже сделал обход. И вообще уже четыре часа дня. А он сегодня пришел совсем рано. Можно уже уходить.