Даниэль Сальнав - Сибирь

14 часов. Прибытие в гостиницу «Онегин» (Пушкин и Чайковский всегда рядом). Но это единственное напоминание о прошлом. Здание недавно реставрировано, и в нем есть что-то излишнее и вычурное, современность безо всякого стиля, нагромождение бетонных плит. Последний этаж, разрезанный широкими балконами, представляет собой стеклянный зал, залитый ярким слепящим светом. Своего рода верхняя палуба или командно-диспетчерский пункт круизного лайнера… С террасы, на которой мы обедаем, открывается вид на бетонные башни, бетонные пространства. Это лес из построенных или строящихся зданий, совершенно некрасивых, вероятно пустующих или сдаваемых внаем, — огромный номер телефона закрывает весь верхний этаж. Я опасаюсь, что это предвосхищает тот архитектурный стиль, который будет преобладать в завтрашней России, как и те же ужасные небоскребы Пекина, увенчанные пагодой, приподнятой крышей, установленной на 130-м этаже. Шанхай сделал то же самое и даже хуже на окраинах. Только небоскребы, расположенные в центре, отличаются оригинальностью и дерзостью.

В России я такого не видела. Даже в Москве. Но я, правда, не все видела. Это говорит о том, что город, который осмелился поставить на своих набережных памятник Петру Великому руки Церетели, не может подавать пример хорошего современного архитектурного вкуса муниципальных чиновников.

Я стараюсь придерживаться почти военной дисциплины, отдыхать при первой же возможности ввиду насыщенного ритма наших дней. Итак, я иду в свою комнату, чтобы поспать хотя бы несколько минут, после чего просыпаюсь совершенно отдохнувшей. Как только я раздвигаю шторы своей комнаты, я вижу купола. Вероятно, это церковь святой Троицы, которую, как говорит гид, начал строить богатый купец-старовер Иоахим Рязанов в 1818 году, а закончил в 1839-м. В 1852 году она была освящена как православная церковь после объединения староверов с официальной конфессией. В 1920 году была разрушена и отстроена вновь в 1999 году. Целая грань всей русской истории.

В тот момент (в 16 часов 30 минут), когда начинается первый коллективный визит в город, я предпочитаю от него отказаться, чтобы прогуляться в одиночестве и подняться к «литературному кварталу». Мне казалось, что это совсем рядом, что туда можно быстро дойти, следуя берегом канала. Е. К. решает меня сопровождать с фотоаппаратом. Однако я плохо рассчитала масштабы города, улица тянулась бесконечно долго, было жарко и не видно ни одного такси. К счастью, рядом останавливается внедорожник, в нем две смеющиеся женщины, которые отвозят нас к Храму на Крови в память о Николае II: они, конечно, уверены, что иностранные туристы приезжают в Екатеринбург только за этим. Я их благодарю на ломаном русском.

У церкви небольшая толпа, стенды с иконками и крестами, а на эспланаде огромные портреты императора и его семьи… Мы опоздали, и я об этом очень сожалею: визит в «литературный квартал» окончен. Я не увижу деревянных домов XIX века, где жили писатели, которых я не читала, где жили Мамин-Сибиряк (он был другом Чехова, на фотографиях они вместе) или Решетников. Пора возвращаться к группе в камерный театр… Погода по-прежнему прекрасная. У входа меня атакует поэт, дает мне сборник своих стихов, потом показывает мне возвышающиеся повсюду здания. Он видит, что я почти ничего не понимаю, и пытается говорить по-немецки: только «небольшой прослойке» населения живется в России хорошо.

На программке, которую мне дают у входа, только актерские фотографии в медальонах ар-деко. Все они в сценических костюмах, элегантной одежде XIX — начала XX веков. У всех женщин голова наклонена вправо или влево, что надо было бы им не делать. Мужчины держатся достаточно хорошо, но шляпы придают им вид старых художников-мазил. Сначала мы с не очень большим интересом смотрим фильм о Сандраре, а затем нам читают наши тексты на французском и русском языках. Я только что узнала, что сегодня умер Вознесенский, и я предлагаю нашим друзьям-актерам сымпровизировать в его честь чтение по-русски и по-французски. Публика, казалось, была тронута. Потому что Вознесенский, по словам Виктора Ерофеева, человек, который «заставил русское слово выйти из советской тюрьмы»? Или потому, что мы участвуем в том, что их трогает или просто им принадлежит?

…Ужин в камерном театре довольно посредственный, что компенсируется ярким освещением зала и концертом балалаечников. Небольшой недостаток — только квас. После наших протестов к концу ужина нам подали вино, которое, впрочем, невозможно было пить. D. F. и F. F. правильно сделали, что пошли в оперу. Весь этот день, я это предчувствую, был посвящен только развлечениям: и только завтра откроется великая сцена, сцена невероятной судьбы города Екатеринбурга.

Спала хорошо, но мало. Проснулась в неважном настроении. Так бывает в несимпатичных гостиницах с неотесанным персоналом. Несколько членов группы завтракают в ярко освещенной столовой, напоминающей холл аэропорта. Все мне кажется каким-то пошлым, и только горький растворимый кофе, дополнительно поданный к завтраку, кажется настоящим, чуть лучше всего остального!

Но эта усталость от недосыпания быстро рассеялась от нетерпеливого желания увидеть наконец город. По мере того как росло мое нетерпение, все больше вопросов роится в голове. Действительно ли он был основан Василием Татищевым, географом Петра Великого, исследователем Урала? Каково происхождение его названия, не в честь ли императрицы Екатерины, которая два года царствовала под именем Екатерины I? Действительно ли он находится на границе Европы и Азии? Является ли он сам гранью между прошлым и настоящим России? Или это просто символ промышленного развития Урала, гражданской войны и столкновения Красной армии с белогвардейцами? Или это место, предназначенное судьбой, где должна была состояться казнь последних Романовых? Правда ли, что Екатеринбург это столица утопии, русского конструктивизма? какая между всем этим связь?

Да и вообще успеем ли мы все увидеть и все понять?

Откуда только у меня столько раздражения, когда в 9 часов 30 минут уже собрались наши гиды, историки, преподаватели французского, а двух-трех моих коллег еще нет в назначенное время. Видимо, хорошо погуляли красивой весенней русской ночью… Время идет, а их все нет. Меня охватывает неловкость перед русскими, которые полностью несут за нас расходы и показывают чудеса гостеприимства и организации. Я говорю им об этом, и по их тайной просьбе разражаюсь по прибытии опоздавших суровым призывом к порядку, за что заслуживаю признательность организаторов… К счастью, такое больше не повторится. Мне бы не хотелось слишком часто играть роль «железной леди», как называли в свое время Маргарет Тэтчер.