Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

Мэри, потрясенная, открыла калитку, уже не боясь, что ее увидят. Но он попятился.

– Нет! – воскликнул он, пятясь от нее.

Мэри протянула к нему руку.

– Нед, дорогой, – растерянно сказала она. – Я хочу помочь тебе, но боюсь, что не смогу! Тебе нужен доктор, теплая постель и суп и… и… – Она в отчаянии ломала руки. – Но где же твои друзья? Почему они не помогут тебе? Где Далбитти?

Он остановился и закрыл глаза. Словно маленький мальчик, оставшийся один на свете.

– Далбитти все еще в Германии. Я не могу дергать бедного парня, у него и так много хлопот.

– Далбитти добрый, – возразила Мэри. – Он поможет тебе. Разве вы не обещали помогать друг другу?

Нед улыбнулся, и Мэри узнала в нем прежнего, доброго и страстного Неда.

– Пожалуй, да, пожалуй, я напишу ему, – ответил он. – Он будет рад услышать, что я виделся с тобой, Мэри. Он спрашивает про тебя каждый раз, когда пишет мне. Знаешь, «каштаны и цыпленок» – вот наш сигнал, просьба помочь.

Слегка смутившись, Мэри спросила:

– А где твой отец?

– Увы, отец ужасно болен, бедняга, и его дни сочтены. – Он печально вздохнул. – Ты должна понять одно – я приду за Лидди. Ты передашь ей это? Ты позаботишься о том, чтобы она не умерла? Расскажи ей про соловья… и однажды я приду за ней. Когда… когда поправлюсь.

Она снова протянула к нему руку, но Нед покачал головой.

– Прощай, милая сестра, – пробормотал он, торопливо зашаркал к «Фляжке» и вскоре скрылся из виду.

Мэри повернулась и пошла в дом. На пороге она замерла и оглянулась на цветы. «Я ничего не сорвала для Лидди. Вместо этого я расскажу ей о Неде».

Но тут же она вспомнила желтые белки глаз, ввалившиеся щеки Неда, кровь на платке, его лихорадочное состояние и медленно прикусила кончик пальца. Она поняла, что сестре станет еще хуже, если она расскажет ей подробности своей встречи с Недом: его утверждение, что он снова пишет картину, когда у него нет денег на хлеб, не говоря уж о холсте и красках. Возможно, что и его земные дни уже сочтены.

Скрепя сердце Мэри решила, что ни слова не скажет сестре о Неде. Но будет молиться за него, ведь его душа, несомненно, скоро окажется на небесах. Так она и делала, каждый вечер. Прошло еще шесть месяцев, и от него не было слышно ни слова.

Отец вернулся десять дней назад – но Лидди пока еще его не видела. Ее ужасно расстроил отъезд Мэри в Лайм к кузине. Лидди умоляла не бросать ее, но Мэри, странное дело, заупрямилась. «Мне необходимо сменить обстановку, Лидди. Дорогая моя, пожалуйста, постарайся понять, что для меня эта ситуация такая же тяжелая, как и для тебя». И Лидди поняла, что пришел момент, когда началось отчуждение, от нее все отвернулись и старались держаться на солнечной стороне жизни, подальше от тени несчастливого дома. Ни слова, ни одного слова от Неда. Пертви уехал в Париж продолжать занятия живописью; по словам Мэри, на этом настоял Далбитти. Мэри покидала ее не в первый раз, чтобы дышать морским воздухом, побыть с милой тетей Шарлоттой, посещать балы. Ей даже позволили купить новую шляпку и перчатки. Для этого мисс Брайант ходила с ней в «Маршалл» и «Снелгроув».

Мисс Брайант была за эту поездку, значит, Лидди будет почти все время вдвоем с ней в доме. Гамболл и Лидгейт были уволены мисс Брайант во время отъезда отца из соображений экономии. Ханна уехала навестить сестру.

Когда Мэри зашла утром перед отъездом попрощаться с сестрой, она сказала:

– Дорогая, я ненадолго. Вот и отец скоро вернется…

Лидди лежала на узкой кровати, обернув старое вытертое одеяло вокруг своего худенького тела. Обе сестры катастрофически похудели. Мисс Брайант твердила об этом, насильно открывала Лидди рот и запихивала в него жесткую, вонючую тапиоку.

– Тогда поезжай, – сердито воскликнула Лидди, с трудом удерживаясь от рыданий. – Наслаждайся свободой, в отличие от меня. Я знаю, что тетя Шарлотта будет рада тебя видеть…

– Я бы не поехала, – ответила Мэри, борясь со слезами. Они не смели плакать, боялись, что мисс Брайант увидит их слезы и отлупит их по щекам, повторяя, что у таких, как они, счастливых детей нет причин для слез. – Мне надо поехать, Лидди. Я не могу тебе сказать, для чего, – добавила она, понизив голос.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. – Мэри покачала головой; в ее глазах светилось отчаяние. – Ничего из этого не выйдет, вообще ничего. Я уверена, что…

– Пожалуйста, поговори с тетей Шарлоттой о нашей ситуации, ладно, Мэри?

– Попробую, но я как-то не знаю, как заговорить с ней об этом. А еще я боюсь за тебя, ужасно боюсь, что если я это сделаю, то все станет еще хуже, ведь мы так близко… – Она кашлянула.

Угасшие серые глаза Лидди снова сверкнули на нее:

– Так близко к чему?

– Мне так не хочется уезжать от тебя. – Мэри поцеловала сестру, ее теплые губы коснулись холодных щек Лидди. – Милая сестрица, будь сильной, не падай духом и отбрось сомнения… – Она сняла с себя теплую пеструю шаль, в которую ее когда-то завернули, когда она заболела, и протянула ее сестре: – Вот, возьми мамину шаль. Она согреет тебя.

Лидди потрогала пальцами мягкую, тонкую шерсть.

– Нет, спасибо. Я не мерзну. Нет, я сказала тебе… – потому что Мэри совала ей шаль. – Отстань от меня!

Мэри отошла, комкая шаль в руках.

– Тогда… Представь себе, что ты в Берлоге, у теплого камина, Пертви поджаривает нам хлеб и все хорошо и уютно. Думай о нас троих, как мы любим друг друга. П-потому что я увижу тебя снова, обязательно увижу… – Она прижала ладонь к губам, тихонько всхлипнула и выскочила из комнаты. Лидди повернулась на бок и уставилась на пустую стену.

Через два дня после отъезда Мэри вернулся отец. Когда он зашел к своему единственному оставшемуся в доме ребенку, Лидди сидела на кровати, надев на голову конический колпак, который сделала сама, раскачивалась и пела свою песню.

Мистер Дайзарт остановился в дверях и смотрел на дочь. Он ничего не сказал ни про песню, ни про изможденную фигурку дочери, слипшиеся волосы, запах в комнате, рваную ночную рубашку, почти уже неприличную на вид. Он постоял две минуты, потом торопливо сказал:

– Я вернусь завтра, дорогое дитя. Сейчас я устал.

Лидди, казалось, даже не заметила его уход, потому что продолжала петь, когда он спускался по лестнице, чтобы найти мисс Брайант.

На следующий вечер он снова вернулся и протянул Лидди халат, который принадлежал Мэри, и тарелку с сыром и бисквитами из собственных запасов.

– Ну, Лидия, – проговорил он и осторожно уселся в середине пустой комнаты на хлипкое плетеное кресло. – Мисс Брайант сказала мне, что ты начинаешь исправляться, и я рад этому. Потому что ты…