Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

Элайза глядела на него, склонив голову набок.

Сестра миссис Тукер, Ханна, приехала на неделю из Лондона. Когда родились щенки, миссис Тукер сказала детям, что надо подождать месяц – щенки еще слишком маленькие, у них еще не открылись глаза, к тому же через месяц приедет Ханна. Вообще-то, Элайза больше любила кошек, но щенки есть щенки, сказала она Джону. И терпеливо ждала, зачеркивая дни на листке бумаги в мамином кабинете; месяц прошел, и теперь, конечно же, их можно навестить, а заодно и Ханну! Они любили Ханну, которая знала маму и тетю Мэри еще детьми. Иногда она рассказывала им про мамино детство. Крошечные детали, например, что мама хотела открыть шляпное ателье и однажды обшила кружевами праздничный чепец Ханны.

Но мама, редко запрещавшая им что-либо, была очень строгой к таким вещам. Она не разрешала им ходить одним в деревню и уж тем более дальше за деревню по аллее до фермы Марш. Тукеры были хорошие люди, Ханна тоже – но за последний год двое детей заразились тифом, попив воду из деревенского колодца, а в апреле тринадцатилетняя служанка убежала из Годстоу-Холла и оставила записку, что она скучает по маме и решила вернуться к ней. Ее разорванный на куски труп нашли возле аллеи. Джон слышал, как мама и Зиппора шептались об этом.

Родителей погибшей найти не удалось, и ее похоронили в чужой деревне чужие люди. Джон часто думал о ней, просил разрешения пойти на похороны, но ему не позволили. Тогда он оставил на могиле букетик цветов. «Элла Уотсон, – гласила надпись. – Покойся с миром. 1886–1899». Но он был уверен, что она не обрела покой. Его это пугало, он просыпался среди ночи и думал об этом. Кто мог совершить такую ужасную вещь? Для Джона жизнь была раем. За свою короткую жизнь он знал только доброту и красоту.

Но мама с папой были далеко, в Лондоне. Папе дали какую-то еду, потому что там был обед в его честь. Еще он показывал свою новую картину на Летней выставке Королевской Академии, ту, на которой они с сестрой ждут маму. Картина была уже продана мистеру Галвестону, дяде с закрученными кверху кончиками усов, и это была замечательная новость. У них все дела шли лучше, когда папа продавал картину.

– Щенков раздадут через неделю, Джон. Если мы не пойдем сегодня, то потом уже будет незачем идти. А мы посмотрим на них сегодня. Ты понял?

Вчера вечером тетя Мэри отказалась читать ему еще одну сказку, и он обиделся на нее. А увидеть щенков так хотелось! Он выглянул в окно и увидел фей, танцующих в лучах утреннего солнца, золотистые пятнышки… а в ручье будет искриться холодная вода… а тропа пойдет под деревьями… щенки! Джон повернул лицо к сестре и кивнул:

– Да, хорошо. Но давай пойдем прямо сейчас.

– Нет, нет, нет, нет, – сердито сказала Мэри. Она посадила их на террасе на стулья, отошла на шаг и сверкнула глазами, скрестив на груди руки. – Сегодня получите на чай хлеб с кулинарным жиром и никакого печенья. И никаких сардин и какао! Как вы могли, милые мои! Я просто убита. Что сказала бы мама, если бы увидела, как вы плывете по речке. Она никогда больше не попросила бы меня остаться с вами, а что буду делать я, если не смогу приезжать к вам, скажите, пожалуйста?

– Ты останешься в Лондоне и будешь шить баннеры для грубых теток, которые хотят голосовать.

– Грубых теток? Ай-ай-ай. Я бы скучала без вас, Элайза. А что вы скажете о бедной миссис Тукер? Ей пришлось развлекать вас, когда вы неожиданно появились у нее. И как вас спас Дарлинг? – Она прижала руки к груди, уронила их и тяжело вздохнула. Ей не хотелось показывать детям, как она ужаснулась и встревожилась, когда Дарлинг привел промокших ребятишек, а они извивались в его руках, как головастики, и ревели от ярости – вернее, ревела Элайза, а Джонни жалобно завывал.

Элайза нашла старую лодку на берегу речки. Они успели доплыть до церкви, когда их заметил Дарлинг – он подметал дорожки на кладбище. Джон в душе обрадовался – разве это не ужасно? Но грести было тяжело, у него заболели руки, и он боялся упасть в воду. Потом Элайза раскачала лодку, и они все равно оказались в воде, ужасно холодной. Зеленые водоросли хватали за ноги, словно русалочьи волосы… Джон сидел на стуле, дрожал, слезы текли по его маленькому лицу.

– Что мне с вами делать? – спросила Мэри, чуть улыбнувшись, но ее брови были нахмурены. – Ой, детки. Идите к себе наверх. Вы себя плохо вели.

– Нет, неправда! – выкрикнула Элайза, покраснев от стыда и огорчения. – Мы храбро вели себя, и нас нельзя ругать за это! – Она прикусила губу. – К тому же не надо наказывать Джонни. Это я заставила его это сделать.

Мэри прижала к груди мокрую голову племянницы и погладила ее волосы. Холодную щечку, липкие руки.

– Мой ангел, вы храбрые и замечательные, но все равно меня надо слушаться, понятно? – Она посмотрела на спутанные волосы девочки. – Нельзя так убегать.

Элайза высвободилась из ее рук и встала.

– Я обещаю.

Мэри улыбнулась и потрогала намокшую кофточку; сквозь ткань просвечивала ее бледная кожа.

– Милая моя, у тебя характер, как у твоей мамы, ты такая же храбрая в любой ситуации. Если хотите, завтра я отвезу вас на лодке в деревню. Я умею грести – немножко.

– Нет! Пожалуй, да! – крикнула Элайза и снова залилась слезами.

Неожиданно позади них раздался голос:

– Ну и ну. Что-то случилось? Тетя Мэри не справляется с детьми?

Джона поразило выражение на лице тети Мэри, когда она взглянула на высокую фигуру, появившуюся на террасе. А тот человек смотрел на них и улыбался, держа руки в карманах твидового костюма. Подойдя к ним, он ласково сказал:

– Добрый – добрый вечер, Мэри – мисс – мисс Дайзарт, вернее. Я страшно виноват.

Побледнев, она испуганно покосилась на свою просвечивавшую блузку и замерла, вцепившись руками в юбку. Тяжело вздохнула, подошла к нему и подала руку.

– Далбитти, – сказала она, и ее голос звучал уже иначе, весело и легко, не как у строгой тетки. – Как я рада вас видеть.

Он взял ее за руки и посмотрел на нее со строгим лицом; они оба застыли в неподвижности.

– Дорогая моя Мэри. Как я рад, что увидел вас здесь.

Он махнул рукой в сторону дороги, где возчик снимал с повозки большой деревянный ящик.

– Внеси в холл, – сказал ему Далбитти. Потом повернулся к огорченным детям, глядевшим на него огромными от удивления глазами. – Я привез вам мой должок, зная, что ваши родители в отъезде, хотя думал, что за вами присматривает Зиппора, а не ваша тетя Мэри. – Он говорил это детям, но глядел на нее. – Идите и посмотрите, что я вам привез.

В полукруглом холле, куда сквозь крышу лился свет вечернего солнца, Далбитти взял большой ящик и осторожно поставил его на плитки пола. Он сильно надавил на доски упаковки, нагнулся, убрал их, и дети ахнули.