Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

– Да, это мой любимый душистый цветок.

– Мамочка, ты добрая и терпеливая. Думаю, что он поэтому никогда больше не изображал нас. – Он повернулся к матери и взглянул на нее смеющимися глазами. – Ты помнишь, как Элайза бросила с криком облегчения свои крылья в речку, когда папа закончил работу?

– Я никогда не была такой городочужой , никогда в жизни, – сказала Лидди, быстро пожав пальцы сына и улыбаясь в его милое, открытое лицо. За их спиной что-то сердито бормотал Нед.

– Городочужой ? – переспросил Джон.

– Да, так она это называла! Городочужой – не любившей городскую жизнь.

Джон тихонько засмеялся.

– О, на нее это похоже! Да, я не представляю, чтобы она была такой, как Джессика или Шарлотта Кут, и ездила в Лондон на сезоны, правда? Она бы ненавидела все это и ненавидела городскую жизнь.

Лидди многое нравилось в ее добродушном сыне, но больше всего, пожалуй, непринужденность, с какой он говорил об Элайзе. Больше никто не говорил с ней об ее дочери. Смерть уносила любимых и оставляла вместо них портреты и могильные камни. Но Джон помнил старшую сестру часто даже лучше, чем Лидди, которая иногда обнаруживала, что не в состоянии вспомнить какую-нибудь ее черту. Джон знал, что она любила сказки «Тысяча и одна ночь», особенно сказку про Аладдина и озорного джинна, что ее любимым цветком был ирис, что она обожала кошек, а он сам, конечно, мечтал о щенке и выпрашивал его у родителей. Но потом умерла Элайза, и о щенке больше никогда не заходила речь.

Нед никогда не произносил имя дочки после ее смерти. Иногда Лидди думала об этом и сердилась, потому что этот факт застал ее врасплох.

Иногда ей даже хотелось его ударить. Посмотреть на его реакцию. Ведь это его дочка, которая держала его сердце в своих пухлых ручках, которую он носил на плечах по саду, и они рвали яблоки, которую он все время рисовал – ее маленькие, гладкие ножки и пухлые пальчики, каждую прелестную кудряшку. Но сейчас ее сердили многие вещи, и проще было помолчать. Жизнь продолжалась.

Она старалась не думать об Элайзе, но иногда не получалось. Чем бы она сейчас занималась? Любила теннис, как Джон? Проглатывала книгу за книгой? Увлекалась танцами? Успешно училась, ведь она была такая умная? Сейчас она стала бы молодой девушкой. Лидди ясно представляла ее – красивую, остроумную, немного резкую.

Лидди покачала головой и улыбнулась сыну. Письмо Далбитти лежало за спиной у Неда на каменной полке, но она не хотела показывать его сыну.

– Что, мой мальчик, – сказала она, – какие новости?

Джон держал в руке какой-то листок бумаги и теперь развернул его.

– Я решил, что лучше скажу тебе сам, потому что тебе это не понравится.

Она все еще улыбалась, когда перевела взгляд на бумагу.

– Сражайся вместе с твоими друзьями, – сказал он.

Скрип, скрип, скрип … – скрипело лезвие по холсту, Нед что-то бурчал у мольберта. Лидди видела палитру, державший ее загнутый палец.

– Что? – Лидди не расслышала его слова. – Что это? Новая игра? Мы поиграем в нее после чая?

– Джек Барнаби, Том Пек, Кут и еще несколько парней – завтра утром мы пойдем в мобилизационный пункт.

Лидди пристально посмотрела на него и заметила, что его кожа была мокрой от пота, а лицо побледнело. Она заморгала, все еще ничего не понимая.

Он кашлянул.

– Мама, мы идем на войну. Король и страна нуждаются в нас.

– Нет. – Лидди услышала свой голос и не узнала его. – Нет.

– Мама! – Джон засмеялся, словно это было смешно. – Каждый должен сделать свой вклад. Парни из Годстоу – мы вместе отправимся на фронт – мы будем…

– Не выдумывай! – закричала она. – Нед! Нед, ты только послушай. НЕД!

Из-за мольберта послышался его тихий голос:

– Минутку, Лидди, и я буду весь внимание.

Лидди уронила кисть на пол и встала.

– Джон, милый, они не должны заставлять тебя. Ты не должен идти на войну.

На его лице появился призрак улыбки.

– Мы с Джеком поклялись, и…

Нед поднял голову и внезапно насторожился:

– Что такое? Ты и этот фермерский парень? Что вы там придумали? – Он выпрямился с раздраженным видом. – Лидди, что еще там случилось?

– Он собирается идти завтра в призывной пункт, – сообщила Лидди, снова не узнавая свой голос, говоривший такие ужасные слова. – Джон идет на войну. – Она закрыла лицо руками, не в силах переносить эту весть. Нед застыл на месте и глядел на сына.

– Если мы пойдем все вместе, мы будем воевать в одном батальоне, – сказал Джон. – Мама, там все будет очень торжественно, из Годстоу пригласили духовой оркестр, и деревня будет приветствовать криками каждого, кто пойдет в призывной пункт… Нас уже назвали «Бригада друзей». Это была идея Джека… Он любит такие штуки. Я знаю, что я не гожусь в военные… – Он кашлянул и хрипло добавил: – Но все идут, ма. Я не могу остаться один дома.

– Нет, можешь, – заявила Лидди. – Рамсей Мак-Доналд…

– Рамсей Мак-Доналд – предатель и лжец! – вскричал Нед. – Любовь моя! В эти минуты кризиса нации, когда нашей Империи угрожают силы, способные разрушить все, что нам дорого!.. Я прошу тебя не упоминать имя этого человека.

Глаза Лидди грозно сверкнули, но она всячески старалась говорить ровным голосом:

– Ох, Нед. Куда делся тот парень, который презирал организованную религию и часто повторял, что Империя слишком мощная? Дорогой мой, наш сын, наш сын говорит, что хочет отправиться воевать.

– Ты считаешь, что мы должны отдать Францию немцам?

– Нет. Просто я думаю… – Она покачала головой: – Я ненавижу войны, а эту войну особенно, хотя, кажется, со мной согласны немногие. Джон, сынок, я еще раз повторяю – я не хочу, чтобы ты пошел воевать.

– Нет. Он совершенно прав. Он должен пойти. – Нед поставил мольберт, подошел к сыну, надел ему на голову соломенную шляпу и поправил воротник. – Мой мальчик… так. – На его лице появилась слабая улыбка. – Я одобряю тебя. Ты абсолютно прав. – Он похлопал сына по гладкой юношеской щеке: – Отрасти бороду, Джон. Стань мужчиной.

Они часто спорили из-за Джона. Когда-то его отправили в школу вопреки воле Лидди, и он писал домой душераздирающие письма. Потом они узнали, что директор делал с ним ужасные вещи, хлестал его веткой, которую Джон должен был сам выбрать, и заставлял ходить вокруг школы, держа табличку: ТРУС.

Над ними снова нависла зловещая тень мисс Брайант. Лидди накричала на мужа, когда Нед неуверенно сказал, что так и должно быть в хорошей публичной школе. Но она все же победила в том споре, хоть и дорогой ценой. К тому же это навсегда изменило отношение Неда к сыну. Он не мог понять, почему его родной сын, так похожий на него внешне, кроме золотистых волос, настолько отличался от него по характеру. Джон выпускал из окон дома каждую муху, каждого паука-сенокосца и в шестнадцать лет отказался есть мясо. Он вырос высоким как дерево, с мощными мышцами, с удовольствием работал в поле во время уборки урожая, помогал Барнаби привозить мешки с зерном, одним взмахом вил высоко подбрасывал тюки сена. Он ходил в местную мужскую школу в соседнем Уолбруке, а не в престижную публичную, как хотел его отец для своего единственного сына. Он ходил туда пешком каждый день в любую погоду зимой и летом, хотя дорога занимала больше часа. Он утверждал, что ему нравились живые изгороди и люди, встречавшиеся по дороге. Он хотел стать учителем – учителем рисования! Он неплохо рисовал и делал зарисовки всех, кого встречал, в блокноте, который хранил в своем ранце. Он был добрым, спокойным, все делал уверенной рукой; Лидди часто сравнивала его с деревом – крепким, прочным, несгибаемым. Ей хотелось, чтобы Нед наконец понял, как похож на него сын.