Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

Было почти темно, мы ещё немного посмотрели на могилу Папы и позволили ветру играть с нашими куртками, как он играл с деревьями.

Мама сказала:

– Теперь нам надо идти, Филип.

Я сказал:

– Да.

Она сказала:

– Уже почти подошло время навестить Алана.

Я сказал:

– О’кей.

А потом сказал Папе:

– Пока.

Мы пошли обратно по тропинке, и прошли мимо двух мужчин, копавших яму для гроба, и мы вернулись к машине, и Мама включила обогреватель, и мы выехали и оставили Папу под травой, и я посмотрел на Мамино лицо. Оно было беспокойным из-за Дяди Алана и меняло цвет в свете Рождественских огней от Деда Мороза, Снеговиков, оленёнка Рудольфа, Полярной Звезды и Ангелов. Мы проехали мимо большой Рождественской Ёлки возле стены замка, а на ней были гирлянды с маленькими белыми огоньками.

Мы доехали до больницы, Мама припарковалась и заглушила машину. Она глубоко вздохнула, открыла дверь, мы вышли и направились к больнице.

Я сказал Маме:

– Ты заперла машину?

Она вернулась к машине, заперла её и сказала:

– Я не знаю, приехала я или уезжаю, честно, не знаю.

Мы вошли в больницу и миновали старушку, она была жёлтой, как Симпсон, и её везли на каталке. Я шёл за Мамой по всем белым коридорам налево, направо и снова налево, потом мы вошли в лифт. Маленькая девочка плакала, уткнувшись в живот своего Папы, а Папа гладил её затылок. Там ещё был мужчина в зелёном, и он скрёб своё лицо, будто его пальцы были спичками, которые никак не загораются.

Зелёный человек сказал:

– Какой вам этаж?

Мама сказала:

– Третий.

Зелёный человек нажал на тройку, и мы поднялись в лифте с маленькой девочкой, которая плакала, и, дзынь, двери открылись. Мы вышли, за стойкой сидела женщина, и Мама сказала:

– Здравствуйте.

Женщина знала, кто мы, потому что ответила:

– Садитесь, пожалуйста, Миссис Нобл, а я пока уточню у медсестры, можно ли сейчас к нему.

Мы сидели на пластиковых креслахи ждали под часами, тик-так, и дышали запахами больницы. Запахи пластика, запахи чистоты, запахи школьного пола и запахи семьи, ожидавшей на соседних креслах. Семья не разговаривала, и моя Мама не разговаривала, я не разговаривал, медсёстры, записывавшие что-то на планшетах, не разговаривали, и даже врачи, выходившие из распашных дверей, не разговаривали. Как будто тихие тела на кроватях в комнатках вокруг болели неразговорчивостью, и болезнь эта была очень заразна.

Я смотрел на мишуру за стойкой, она была золотистой, и один кусочек открепился и свисал вниз, и была ещё одна золотая блестяшка, на которой было написано: «С РОЖДЕСТВОМ ХРИСТОВЫМ», но «ЫМ» и половина «В» завернулись, и читалось только «С РОЖДЕСТВОМ ХРИСТОС».

Я думал, что Миссис Фелл была права. Есть выбор. Ты можешь слушать духов, или ты можешь не слушать духов, ты можешь думать, что ты хочешь думать, всё зависит от тебя, потому что есть только две вещи, которые истинны в ста случаях из ста, и это то, что ты живёшь, и что ты умираешь, а всё остальное – это не правда и не ложь, а смесь. Это и то, и другое. Это ни то, ни другое.

Мама заговорила.

Она сказала:

– Почему же они так долго, интересно. Обычно я просто прохожу, и всё.

В комнате было окно, и за окном маленькая фигурка, и эта маленькая фигурка была птицей, которая ничего не делала, просто сидела неподвижно.

Пришла медсестра и спросила:

– Вы ждёте, чтобы пройти в бокс номер шесть?

Мама сказала:

– Да.

Медсестра сказала:

– Вы оба можете сейчас пройти. Будьте добры, следуйте за мной.

Мы пошли за ней по коридору, и медсестра сказала: «Здравствуйте» женщине в костюме, которая прошла мимо.

А потом я увидел его за прямоугольным стеклом в стене. Из-за стекла казалось, что он будто в аквариуме, он лежал на кровати с зелёным одеялом, подоткнутым вокруг его большого живота, и медсестра поднесла руку к двери, и Мама вошла в дверь, и я вошёл за ней.

Он выглядел обычно, как будто он просто спал, но рядом с ним были аппараты, и из него торчали трубки и провода, словно он был машиной, и на пальце у него был белый зажим, а ещё там был экран, на котором машина чертила электрические колокольни и башни, и шёл звук сердцебиения – пик-пик-пик.

Мама посмотрела на него, она прерывисто дышала, и она села на стул рядом с кроватью, и я сел на стул рядом с ней, и я смотрел на раскрытый рот Дяди Алана под маской, как будто он ждал, чтобы кто-нибудь положил монету ему на язык, чтобы заплатить паромщику за переправу через Реку Стикс.

Мама говорила с ним так, будто он мог её слышать.

Она сказала:

– Я думаю, ты был прав насчёт Рождественской ёлки. Она будет хорошо смотреться в углу рядом с автоматами. Мы можем поехать в тот магазинчик в Северном Маскхеме и выбрать одну. Филип поможет тебе, правда, Филип?

Я сказал:

– Да.

Мама сказала:

– Карла и Нук помогли развесить все остальные украшения. Получилось прямо чудесно, не так ли, Филип?

Я сказал:

– Да.

Мама наклонилась вперёд, положив одну руку на подбородок, а другую руку на колено, словно она была цифрой 4.

Дядя Алан не реагировал. Глаза его были по-прежнему закрыты, а рот открыт и без монетки, и экран всё так же пикал – пик-пик-пик.

В дверь постучали, и дверь открылась, там стоял мужчина в длинном белом халате с длинным белым лицом, и было видно, что Мама знала, кто он такой, и он сказал:

– Миссис Нобл, если у вас есть пять минут, я бы хотел поговорить с вами.

Мама вышла, а я остался. Она не закрыла полностью дверь, и некоторые слова доктора были тоненькими и просачивались внутрь.

серьёзное

вода

лёгкие

высокое

оспа

ухо

головной мозг

отёк

риск

пострадало

сердце

Выжить

шестьдесят

процентов

выбор

решение

дыхание

дыхание

дыхание

Миссис Нобл

Доктор продолжал говорить, а Мама продолжала молчать, и я пересел в мамино кресло, ещё тёплое от её попы. Я смотрел на Дядю Алана, смотрел на его большую руку, лежавшую вдоль тела, и на провод, воткнутый в его запястье. Я дотронулся до его руки кончиками пальцев, и она была настоящая, тёплая, и я не знал, была ли это рука, которая подстроила поломку папиной машины, но это была рука, которая спасла Лию, и меня спасла, и, возможно, спасла Маму. На руке не было никаких отметин. Никакого машинного масла из двигателей. Всё было смыто рекой.

Доктор закрыл дверь, и слова прекратили просачиваться.

Я сказал:

– Дядя Алан.

Дядя Алан сказал:

– Пик-пик-пик-пик.

Я сказал:

– Прости меня за PlayStation.

Дядя Алан сказал:

– Пик-пик-пик-пик.

Я сказал:

– И за всё.

Дядя Алан сказал:

– Пик-пик-пик-пик.

Я держал его за руку и смотрел на трубку, идущую ему в рот, и на трубку, входящую в его кровь.

Я сказал:

– Ты не можешь умереть, Дядя Алан. Ты должен жить. Если ты будешь жить, я не останусь в долгу. Это будет здорово, и мы сможем быть семьёй и всё такое, и у нас будет хорошее Рождество.