Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

Тормозом.

Прости, сынок, но ты должен.

Нет.

Прости, сынок, я не хотел.

Филип, я не должен был этого говорить.

Филип, я.

Филип.

Филип, сынок.

Фил.

Ф…»

И я сказал:

– Уходи. Просто уйди.

Я должен был рассказать Лие и Дэйну Правду.

Я должен был рассказать им, прежде чем Призрак Мистера Фэйрвью им расскажет, поэтому я пошёл отпроситься у Мамы. Она делала свои упражнения, её руки и колени были на полу, она задирала поочерёдно то одно, то другое колено, как собака, когда писает.

Я спросил:

– Можно мне выйти на час? Можно мне сходить в библиотеку?

Библиотека не работала по воскресеньям, но Мама этого не знала, поэтому это был хороший повод.

Мускулистый Бобби с DVD сказал: «Сейчас вы уже точно должны их почувствовать».

Мама, продолжив поднимать колено, посмотрела на меня и сказала:

– Я тебя отвезу. После тренировки.

Бобби сказал: «Проработайте ягодицы по-настоящему, до жжения. Почувствуйте, как они горят. Поджигаем весь дом».

Я сказал:

– Можно, я сам схожу?

Она сказала:

– Ладно. Да. Но только на час, не больше. Чтобы не как вчера.

Мне было наплевать, если Дэйн и Лия сообщат обо мне полиции, но я немного боялся, что Дэйн убьёт меня, потому что тогда я мог оказаться в Муках.

Но я подумал, что Муки, возможно, лишь ещё одна ложь. Возможно, Призрак Отца и не был Призраком Отца вовсе, а просто был Дьяволом, который пытался заставить меня совершать плохие поступки типа убийства Мистера Фэйрвью, потому что тот любил Бога, а не Дьявола.

Бритая голова Дэйна появилась передо мной за матовым стеклом, и он открыл дверь. Я испугался, что он убьёт меня прямо на месте, но он посмотрел на меня как на незнакомца или будто я был пустым местом, или водой в аквариуме. Я сказал:

– Привет.

«Привет» прозвучало глупо, так как всё звучит глупо, когда умирают люди, а я хотел сказать ему, что это я убил его отца, но я этого не сделал.

Он не сказал «Привет» в ответ, но впустил меня.

В доме никого не было, кроме Лии и Дэйна. Я подумал, что, может быть, они теперь будут жить вместе одни, без взрослых.

Я поднялся наверх и открыл, толкнув, дверь Лии. Она сидела там на кровати в пальто, в капюшоне с меховой оторочкой, который делал её похожей на зверька. Зверька, который может лазить по деревьям. Я сказал:

– Лия?

Только слова остались незаметными для её ушей.

– Лия?

– Лия, это я.

– Филип.

Я сел рядом с ней на кровать и увидел отражение её лица в окне. Оно было прозрачным как приведение, оно не плакало, оно было никакое, и я оглянулся на плакаты, которые все улыбались, будто им не было дела до происходящего. Я сказал:

– Лия, прости.

Она впивалась ногтем правого большого пальца в левую руку, на которой появилась кровавая смайл-скобка, и она сказала медленно тихим, как воздух, голосом, почти пропела:

– Ушёл и умер, ушёл и умер [35] Цитата из пьесы «Гамлет» Уильяма Шекспира, Акт 4, Сцена 5. Перевод Н. П. Огарёва. .

У окна было письмо и в голубой обложке два билета с надписью: «Авиалинии Новой Зеландии». Я спросил:

– Они от твоей тёти? Ты собираешься жить в Новой Зеландии?

Её голова слегка склонилась на левую сторону, глаза стали больше в отражении, а она продолжала повторять:

– Ушёл и умер, ушёл и умер, ушёл и умер, ушёл и умер, ушёл и умер.

Я сказал:

– Лия. Лия?

Я увидел, как её ноготь ещё глубже впивается в руку, и я попытался заглянуть ей в лицо, но там был только её капюшон, поэтому я посмотрел в окно и вздрогнул, потому что рядом с ней в стекле был кто-то ещё с лицом красным, как у Дьявола, и он обнимал её рукой, и он сказал: «Уж не малыш ли это Филип?»

Я резко вскочил с кровати и посмотрел, он был там рядом с Лией. Его обгоревшее лицо смотрело на меня из-за её капюшона, а его обожжённая рука лежала у неё на плече. Это был Мистер Фэйрвью в чёрных, как уголь, одеждах с дырами, через которые пробивалась краснота. Лия его не видела и не слышала. Она вдавливала ноготь всё глубже и пела шёпотом попсовую песню:

Мистер Фэйрвью встал с кровати, у него на голове не было ни волос, ни бровей, только сплошные извилистые шрамы, так что голова его была похожа на лист скомканной бумаги. Он подошёл ко мне ближе и сказал: «Он не может справиться с Муками, малыш Филип».

Я сказал:

– Пожалуйста.

Лия продолжала петь, а Мистер Фэйрвью сказал, приложив палец к невидимым губам: «Тс-с! Тс-с! Ты это слышишь, Филип? Ты слышишь его крики? Он выкрикивает твоё имя, Филип, но ты его не слышишь. Ты слышишь его, Филип?»

Я покачал головой.

Мистер Фэйрвью сказал: «Грешникам нет покоя. Нет мира. А ты грешник, Филип? Ты грешил? Я думаю, наверняка, Филип. Я думаю, именно поэтому я здесь. Ты согрешил?»

Я покачал головой.

Мистер Фэйрвью замолчал, а я увидел чёрную кость его челюсти и свисающую кожу. Он сказал: «Даже призракам он теперь не нужен, Филип».

Я сказал:

– Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Мистер Фэйрвью сказал: «У Клубов есть правила».

Я сказал:

– Пожалуйста.

Мистер Фэйрвью сказал: «Я сказал им правду, Филип».

Я крепко зажмурился, но всё ещё слышал его голос.

Я открыл глаза и посмотрел на Лию, она была в своём капюшоне и что-то бормотала, а Мистер Фэйрвью посмотрел на неё и произнёс: «Мой Ягнёночек».

Затем он посмотрел на меня и сказал: «Расскажи правду, Филип».

И он повторял это снова, и снова, и снова: «Скажи правду, скажи правду, скажи правду, скажи правду».

Его слова отбросили меня обратно к шкафу, а потом я выскочил из комнаты и побежал вниз по лестнице, мимо слов в рамке на стене: «Вы познаете истину, и истина сделает вас свободными» [37] Евангелие от Иоанна, 8: 32. , я добежал до задней двери. Дэйн курил на улице.

Мистер Фэйрвью замерцал рядом с ним и закричал от Мук, а потом сказал: «Ты должен сказать ему, Филип. Ты должен, наконец, излить душу, Филип. Или я останусь здесь навсегда, Филип. Я буду следовать за тобой, куда бы ты ни пошёл».

Я сказал:

– Дэйн.

Он посмотрел на меня и всосал сигарету в себя.

Я снова сказал:

– Дэйн.

– Что? – донеслось из облака дыма.

Я посмотрел на его большую руку, когда он сосал сигарету, держа её широкими пальцами почти без ногтей.

Я сказал:

– Я знаю, кто устроил пожар.

Дэйн посмотрел на меня так, будто я толкнул его, и спросил: