Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

Мама вышла в коридор, всё ещё смеясь, подняла трубку и сказала:

– Алло?

Я смотрел на её лицо в тот момент, когда её смех заболел и умер.

В мире больше не было ничего, кроме голоса Мамы и Маминых слов.

– Да.

– Да?

– Что за несчастный случай?

– Нет.

– О Боже!

– Нет.

– Вы уверены?

– В?

– Нет.

– Кто-нибудь…?

– Нет, он сейчас здесь. Он наверху.

– Я не могу в это поверить.

– Да, конечно.

– Что, сейчас?

– Здесь, в Пабе?

– Только Алан или мы оба?

– Да.

– Да, я буду.

– Да.

– До свидания.

– До свидания.

У вопросов были челюсти, как у крокодилов, они широко раззевались и клацали у меня в голове.

Кто был Криком? Кто там был? Был ли это Терри-Сонный Глаз? Иди это был тот Другой Человек, который разгромил Паб? Был ли это клиент? Может, мне это только послышалось? Да, мне это послышалось, да, да, мне это послышалось.

Но потом Мама повесила трубку телефона, и пришёл ответ, и он сожрал меня в один присест.

Умер Мистер Фэйрвью.

Полицейский с плоским, как тарелка, лицом посмотрел на кольца на Мамином Свадебном пальце [33] В англоговорящих странах безымянный палец называют свадебным, т. к. на нём носят обручальные кольца. и спросил её:

– А где был ваш сын в это время?

Мама посмотрела на меня, а Дядя Алан посмотрел на Маму.

Мама сказала:

– Он был здесь. Он вернулся из школы в четыре. Он был наверху в своей комнате. Пока Алан спал.

Полицейский записал это, он не знал, что это была ложь, и Дядя Алан не знал, что это было враньё, но это была ложь, и я посмотрел на Маму, и она посмотрела на меня так, словно знала, что я сделал.

Я спросил:

– Можно я пойду спать?

Мама сказала:

– Да.

Полицейский с пусто-тарелочным лицом просто посмотрел на меня, а я поднялся наверх в свою комнату, но Призрака Отца там не было.

Я просто ждал. Я услышал, как полицейские уходят, и как Мама и Дядя Алан поднялись к себе, и как они говорили в соседней комнате о Мистере Фэйрвью.

Дядя Алан сказал:

– Что, Чёрт Возьми, он там делал? Он никогда не бывает в Автосервисе.

Мама сказала:

– Брось. Постарайся не думать об этом.

Дядя Алан сказал:

– Бред какой-то.

Мама сказала:

– Так оно и есть.

Дядя Алан сказал:

– Что, Чёрт Возьми, он там делал?

Мама сказала:

– Бог знает.

Дядя Алан сказал:

– Бред какой-то.

Я натянул одеяло на голову, и голоса ушли, но началось другое, поэтому я высунул голову из одеяла и услышал, как Мама сказала:

– Твой виски.

– Спасибо, – сказал Дядя Алан.

Мама спросила:

– Как ты думаешь, это мог быть наш сын?

Я резко сел в кровати, так же, как когда у меня был сон с жуками, и моё сердце билось как безумное, тук-тук-тук, а потом Дядя Алан переспросил:

– Наш сын?

Мама сказала:

– Да.

Тогда моё сердце начало замедляться.

Дядя Алан сказал:

– Кто его знает? Кто его, Чёрт Возьми, знает?

Мама сказала:

– Ты же не думаешь…

Дядя Алан спросил:

– Что?

Мама сказала:

– Ты же не думаешь, что он сделал это нарочно?

Дядя Алан сказал:

– Сам себя поджёг?

Наступило молчание, а потом Дядя Алан сказал:

– Нет, я не понимаю, зачем бы ему такое делать. У него двое детей. Он Святоша. Он вряд ли упустил бы свой шанс оказаться в Раю. И это ужасная смерть. Я имею в виду, если уж выбирать.

Мама сказала:

– Но он же потерял жену, так ведь?

Дядя Алан сказал:

– Это было несколько лет тому назад.

Мама сказала:

– Я до сих пор не могу в это поверить.

Дядя Алан сказал:

– Впрочем, он в последнее время вёл себя немного странно. Просил учётные книги. Сдаётся мне, он что-то разнюхивал про нас.

Мама сказала:

– Бедные дети.

Дядя Алан сказал:

– Это, знаешь, встанет в копеечку.

Мама сказала:

– Что встанет?

Дядя Алан сказал:

– Выплата.

После этого они стали говорить тише.

Я не мог расслышать слова, только голоса, которые смешивались с шумом поездов, грузовиков, ветра, лающих собак и всеми теми городскими шумами, которые не дают спать всю ночь плохим людям.

Я был на улице и бежал от парковки дальше, прочь из города. Я пробежал мимо переезда и мимо всех субботних гуляк-мажоров на парковке Waitrose [34] Waitrose – сеть британских «модных» супермаркетов. .

Я миновал знак, на котором было написано:

Кто-то перечеркнул краской ИСТОРИЧЕСКУЮ ЧАСТЬ НЬЮАРКА-НА-ТРЕНТЕи сверху написал: ЭТОТ УБЛЮДСКИЙ ГОРОД.

Я всё бежал и бежал, пока вокруг не осталось домов, только поля – ярко-жёлтые летом и коричневые в декабре. Тротуар становился всё уже и уже, пока не исчез совсем, а я всё бежал, теперь уже по обочине дороги, у меня кололо в боку, но я всё бежал. Машины теперь ехали быстрее и сигналили – би-и-ип! Только я не обращал внимания на машины, мне на них было наплевать.

Через некоторое время мне пришлось перейти на шаг, потому что боль колола, как нож, и жгло язык. Я шёл быстро, иногда переходя на медленный бег. Я шёл из города по главной дороге, и меня охватило странное чувство, как будто я становился всё менее реальным с каждым шагом, и что я могу превратиться в ничто.

Я продолжал идти и оглядываться назад, пока церковь не стала маленькой, и я не оказался у Сахарного Завода, а Сахарный Завод был на полпути к Келхэму.

Биип!

Бииип!

Биииип!

У Сахарного Завода странный запах. Он не похож на запах сахара, он забирается в рот и вызывает тошноту.

Потом появились электрические опоры, и я смотрел на них, и они были гигантскими роботами, управлявшими землёй, они не давали людям вырастать слишком высокими, их оружие – смертоносные провода, летящие в небе.

Двадцать минут спустя я вышел к мосту, пройдя мимо всех деревьев, я не видел его с тех пор, как умер Папа, если не считать эфира East Midlands Today.

Теперь дорога была поспокойнее, и снова появился узкий тротуар. Небо всё ещё было светлым, но уже начинало темнеть. Я посмотрел через дорогу на мост.

Машина отца разбилась прямо посредине. Было видно, где починили мост, потому что новые кирпичи выглядели слишком новыми, а старые кирпичи смотрелись слишком старыми, и цемент между новыми кирпичами был слишком белым.

По верху кирпичной кладки шли серые камни, но у новых серых камней серый цвет был светлее, чем у старых, потому что время делает всё темнее.

Я посмотрел на дорогу в поисках чёрных следов заноса, но ничего не было, лишь некоторые участки асфальта блестели чуть сильнее, отполированные автомобильными шинами, и все они шли прямыми линиями. Они не заходили на ограждение моста, потому что только одна машина врезалась в мост, и это была машина Папы.