Ивайло Петров - Избранное

— Есть у меня на примете одна девка в Могиларово. Лучшей невестки вам не сыскать!

Бабка и дед изъявили желание узнать, кто она такая, из какой семьи. Баклажан не скупился на похвалы, и дед, этот неисправимый реалист и скептик, принес из погреба еще одну бутыль вина. Во избежание подозрений Баклажан скрыл, что он приходится моей будущей матери родней и за время своих разъездов по улаживанию свадеб не раз останавливался в доме ее отца на ночлег. Он сказал, что нужно завтра же к вечеру съездить в Могиларово и «по дороге» заглянуть к будущим сватам. Мол, лучше нагрянуть неожиданно, пусть жених своими глазами увидит, какой у них в доме порядок. Этот тонкий маневр пришелся деду по душе. Он считал, что тактика захвата врасплох одинаково полезна как в сражениях, так и в выборе невестки.

На другой день к вечеру Баклажан и мой отец оседлали двух наших кобыл и отправились в Могиларово. Утром выпал глубокий снег, и лошади увязали в сугробах. Приехали к девяти часам. В эту пору село уже спало мертвым сном. Баклажан безошибочно отыскал двор моей матери, спешился и отворил калитку. Два лохматых пса, каждый величиной с осла, выбежали из кошары и с лютой ненавистью накинулись на приезжих. Один вцепился в полу отцовского ямурлука [7] Ямурлук — бурка из шерстяной домотканой материи. и разодрал ее. Баклажан выдернул из огорожи кол и замахнулся на наседавших псов. В соседних дворах забрехали разбуженные собаки. Дед Георгий (со стороны матери) проснулся и выглянул в окно. Увидев на белом снегу двух мужиков с лошадьми в поводу, он накинул овчинный полушубок и вышел унять собак. Бабка Митрина засветила лампу, засуетилась, кинулась прибирать в комнате. Глядь, а гости уже на пороге притоптывают, стряхивая с обуви снег. Баклажан вошел в комнату смело, словно приехал к себе домой, повесил за дверь ямурлук и сказал:

— Решили вот заехать к вам обогреться.

Их посадили к очагу, дед Георгий достал ситцевый кисет с табаком и стал угощать Баклажана. Оба долго лизали кончиками языков жесткую оберточную бумагу, а когда наконец закурили, дед Георгий выразительно глянул на свою половину. Он был человек бедный, но держался с большим достоинством, был немногословен и считал, что жена и дети обязаны понимать его с полуслова. Так оно и было. Бабка Митрина прихватила большую глиняную чашку и проворно спустилась в погреб под кладовкой. Скрипнула боковая дверь, и в комнату вошла моя мать. Она давно услышала, что приехали гости, и перед тем как выйти к ним, опрятно оделась, причесалась, заплела косы. В ее обязанности входило приветить гостей, попотчевать чем бог послал, поднести вино, а затем по знаку отца выйти или же остаться со всеми. Она подошла к Баклажану, подала ему кончики пальцев, потом повернулась к моему отцу. Тот, смекнув, что это и есть девушка, которую он приехал смотреть, опустил голову, набычился и успел заметить только большую перламутровую пуговицу, что красовалась спереди на ее платье.

Баклажан взял обеими руками поднесенную ему глиняную чашку, сделал несколько изрядных глотков и, крякнув от удовольствия, сказал:

— Э-эх, доброе вино! Дай вам бог здоровья и хорошего зятя!

Из-под надвинутой по самые брови лохматой шапки отца заструились мутные ручейки пота. Он испугался, что Баклажан, воодушевленный первыми глотками вина, выдаст тайну. Гочо, однако, был человек бывалый, не лишенный такта, и когда дед Георгий после долгих разговоров спросил его, куда бог их несет в такой поздний час, он сгреб в ладонь свой синий нос, громко высморкался и сказал неопределенно:

— Ездили по делу, не знаем, чего выездили!

— По делу, говоришь? — спросил дед Георгий, скрутив новую цигарку.

— По торговому делу, дядя Георгий! — не моргнув глазом соврал Баклажан. — Компаньоны мы с этим парнем. Ты не гляди, что молчун, ума ему не занимать, да и про отца его не скажешь, что у него в кармане вошь на аркане. Марина Денева из Волчидола, может, знаешь? Мы для него овец скупаем…

Тот, кто не знал Баклажана, мог поверить, что у него денег куры не клюют, что ему с моим отцом ничего не стоит закупить всю Добруджу, но дед Георгий знал его как облупленного и потому не верил ни единому слову. Он то и дело подносил гостю чашку с вином, покачивал головой да покашливал. Новоиспеченный же торговец, который не умел сосчитать, сколько будет трижды четыре, сидел, уставясь на носки своих козлиных царвулей, чтобы, упаси бог, не встретиться глазами с моей будущей матерью. Он не знал, что она давно уже ушла спать. Пламя очага пригревало его вовсю, он сидел на том самом месте, где его усадили, не смея сдвинуть шапку на затылок, а дорожный холод вытекал через нос, словно через водосточную трубу. Блохи, до тех пор сидевшие мирно, зашевелились. Их не на шутку донимал жар очага, и в поисках спасения они выпрыгивали из воротника отцовской антерии.

К полуночи Баклажан затянул песню, растрогался и заплакал. Бабка Митрина из солидарности тоже захлюпала, хотя дед Георгий и делал ей глазами знаки, чтобы не впадала в сентиментальность. После полуночи гости оседлали своих кобыл и отправились в обратный путь. Отец мой не разглядел свою суженую, однако же оставил немалую толику наших блох в Могиларово.

У деда Георгия была своя «разведка». Спустя десяток дней в наше село заявилась одна могиларовка — вроде бы проведать свою родню. Ей был дан строгий наказ во что бы то ни стало проникнуть к нам в дом и увидеть все своими глазами. Сведения, собранные ею в деревне, говорили далеко не в нашу пользу, но она, как истая сваха, решилась довести дело до конца — за это ей причиталась соответствующая мзда.

Если бы свахе удалось захватить нас врасплох, как было задумано, переговоры с Могиларово были бы прерваны раз и навсегда в самом начале: кавардак, который царил в доме бабки, не мог не броситься в глаза. Но Баклажан и тут оказался на высоте. Он знал своих собратьев по ремеслу со всей околии, да и накопленный опыт подсказывал, что нужно ждать посланца-соглядатая из Могиларово. Он был начеку, и могиларовская сваха при всей ее хитрости и изворотливости, сама того не подозревая, попала в западню, уготованную ей нашей контрразведкой.

Утром, ни свет ни заря, Гочо Баклажан примчался к деду и бабке и с порога закричал:

— Дядя Иван, тетя Надя! Из Могиларово прислали Каракачанку! Глядите в оба и притворяйтесь, будто ничего не знаете!

Предосторожности ради на этот раз Баклажан убрался мигом, дело обошлось без обычного в таких случаях угощения. Дед и бабка встревожились, но в их тревоге брезжила радость. Могиларовцы давали знак, что согласны вести переговоры при получении обнадеживающих вестей от своего гонца.

Первое, чем пришлось заняться, была, естественно, уборка дома. Дед и мой отец принялись расчищать перед домом снег, а бабка взялась за веник. Она знала, что вымести из дома мусор — дело не легкое, но реальность превзошла все ее ожидания. Трое сопливых огольцов — младших братьев моего отца, — которых бабка призвала на помощь, вывалили на помойку восемь ведер мусора. Смазав земляной пол глиной, замешанной с коровьим навозом, бабка застелила его выбитыми на снегу рогожами, налила в ведро горячей воды и позвала деда мыть голову. Дед мыл голову только на пасху, перед тем как отправиться в церковь, однако чрезвычайные обстоятельства заставили его встать на четвереньки перед корытом и подставить свою плешивую голову бабке. Бабка намылила ее огромным, с кирпич, и таким же жестким куском мыла, ополоснула двумя кружками воды и вытерла полотенцем. Глянув на своего благоверного спустя некоторое время, она с трудом узнала его. Дед преобразился до такой степени, что, надень он белую сорочку с галстуком, его смело можно было бы принять за сборщика налогов и даже за околийского начальника. Пуская в ход когда уговоры, а когда и силу, бабка в том же корыте искупала троих огольцов, что боялись воды как огня. Когда их головенки повысохли, бабка сунула им по ломтю хлеба и выпроводила из дому, чтоб не путались под ногами. Отец мой, однако, не отважился сесть в корыто — чего доброго, еще утонет накануне столь важного события в своей жизни. Предусмотрительно найдя себе работу на дворе, он ограничился тем, что вымыл руки снегом и вытер рукавами антерии. Как вы сами можете судить, посещение свахи вызвало подлинный переворот в гигиене семьи.