Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

— Господин Янку, вы ведь многое знаете и много можете рассказать! Нет ли у вас чего-нибудь такого, что разорвалось бы как бомба у катафалка покойника?

Янку недоверчиво и даже с упреком взглянул на него.

— Нет, нет! Вы неправильно меня поняли! — поспешил объясниться газетчик. — Черт побери, я ведь тоже консерватор! Наоборот, нам нужно что-то возвышенное, прекрасное, такое, чего еще не бывало! Может, покойник выразил последнее желание, сделал какой-либо дар, произнес слово прощания!

Урматеку на мгновение задумался. Взглянув на людей, толкающихся у выхода, он заметил кругленькую фигуру прокурора Ханджиу и вспомнил о прошении Тыркэ. Пошарив в кармане, он нащупал бумажку, на которой была записана резолюция, продиктованная Стате Якомином.

— Посмотрите! Это последняя резолюция, которую наложил бедный барон Барбу, царство ему небесное! Сами увидите, что это был за человек! Никто его по-настоящему не знал! — шепнул Янку на ухо газетчику и незаметно для всех вложил в руку бумажку.

Урматеку мгновенно сообразил, что для пущей уверенности совсем неплохо опубликовать резолюцию в газете, придав ей вид завещания.

Бомбонел Зизин пробежал глазами несколько строчек и радостно захрюкал за спиной у Янку.

— Замечательно, господин Янку! Замечательно! Это была великая душа, да будет милосердным бог к нему и к вам.

Спустя несколько часов все консервативные газеты вышли с набранными крупным шрифтом заголовками статей: «Барон Барбу умер, восклицая: министерство юстиции никогда не ошибается!», «Страна и партия потеряли великого человека, просвещенного юриста!», «Последняя резолюция бывшего министра юстиции!».

Ниже мелким шрифтом следовало: «Благодаря подлинной человечности восстановлена справедливость по отношению к несчастному служащему!», вслед за чем, не упоминая имени Тыркэ, рассказывалась его история и излагалась юридическая точка зрения барона.

Это был сокрушительный ответ на все подлые выпады либеральных листков и особенно на злобные статейки Потамиани. За усопшим стали вдруг числиться такие до сих пор неведомые поступки, что барон Барбу, не успев покинуть мир, мгновенно вырос в глазах как своих соратников, так и противников. А Янку Урматеку со спокойной совестью счел, что после смерти барона он сумел воздать ему за все, что тот сделал для него при жизни.

Прошло полтора месяца после смерти барона Барбу. Несмотря на пышные речи, произнесенные на его торжественных похоронах, имя Барбу начало постепенно забываться. Его еще вспоминали домница Наталия, сидя зимними вечерами среди картин и клеток с птичками в своей маленькой гостиной, да кукоана Мица, думая, что этим она доставляет удовольствие мужу.

В родовой особняк на Подул Могошоайей теперь переселился Буби с Журубицей, и вся жизнь в доме пошла совсем на другой лад. Застолья теперь устраивались у них, а в пустовавших при старике конюшнях стояли две пары лошадей — одна белая, другая караковая, ржанье которых слышно было издалека. Их купила Катушка, Буби даже не подозревал об этом ее намерении. Тут ей помог все тот же Гунэ. На базаре в Оборе, где они переходили от одного барышника к другому, выбирая лошадей, Катушка неожиданно столкнулась с Иванчиу. Заметив его, она сделала вид, что не видит его. Торговец, однако, увязался за ней. Обходя лошадей, которые рыли копытами землю и трясли недоуздками, Иванчиу пробирался через толпу, догнал-таки Катушку. Даже не поздоровавшись, он схватил ее за руку, повернул к себе, плюнул ей под ноги и не торопясь отправился дальше покупать кобылу с жеребенком для своего лесного склада. Журубица испуганно огляделась вокруг: не видел ли этого Гунэ. И когда уверилась, что молодой человек внимательно осматривает копыта у каракового жеребца, глубоко вздохнула, приосанилась, подняла упавшую муфту и весело зашагала, ослепляя всех улыбкой, стараясь отойти как можно дальше от Иванчиу.

Спустя неделю после похорон Буби вызвал Урматеку и попросил его дать полный отчет о состоянии дел, что и было выполнено. С той поры они больше не виделись. Время от времени до Янку доходили слухи, что жизнь в боярском доме пошла совсем иная. Будь Буби один, он не расстался бы с Урматеку. Но Катушка требовала этого во что бы то ни стало, затевая разговоры на эту тему по любому поводу. В конце концов Буби сдался. И началась новая жизнь!

Весна в Бухаресте наступает одновременно с великим постом перед пасхой, являясь с подснежниками, крапивой и лопухами. Бакалейные лавки в это время вывешивают у входа длинные снизки сушеных белых грибов и каракатиц. Раки и улитки, привезенные прямо с озера, медленно шевелятся в мокрых мешках, а ореховое масло издает такой густой запах, что только понюхав его можно чувствовать себя сытым. Весна радовала своим изобилием. Урматеку сваливал кучи всяческой снеди в кухне кукоаны Мицы, где готовились рыба в рассоле, различные рагу и соус из орехов и сухарей с чесноком для обедов, которые тянулись до бесконечности, сопровождаясь вином и завершаясь кофе и апельсинами на свежем воздухе под теплыми лучами заходящего солнца.

Прошло немного времени, и доктор Матей Сынту стал непременным гостем за столом у Урматеку, где он рассказывал всевозможные истории, которые с удовольствием выслушивал Янку. Молодой человек никуда не торопился, чем и пользовался Урматеку. Он все больше и больше проникался верой в то, что самое ценное — это книга, но чтобы самому купить ее и прочитать — такое ему просто не приходило в голову. Зато книжную премудрость он постигал, слушая ученого и весьма начитанного доктора Сынту.

Обед затянулся и на этот раз.

— Посидите, доктор, расскажите еще что-нибудь. Не быть же нам турками! — упрашивал Янку, заметив, что Матей Сынту озабоченно поглядывает на часы. — Ну, какого лешего! Сегодня суббота! Пусть подождут!

— Болезнь не умеет ждать! — возразил доктор.

Как ни жалел об этом Сынту, но уходить все-таки было нужно. В этом гостеприимном доме он чувствовал себя хорошо, обеды здесь были обильными, к нему самому относились внимательно, и чувствовалось, что каждое его слово ценят. Была у этого дома и еще какая-то привлекательность, пока не совсем ясная и для самого доктора, которую он ощущал, встречаясь иногда с Амеликой.

— Я могу и вернуться, тут недалеко! Это такой же несчастный больной, как и барон, только он бедняк! Я вас еще застану? — спросил Матей Сынту, поднимаясь.

— А куда мы денемся? Где может быть лучше, чем здесь! — самодовольно отвечал Урматеку.

Доктор ушел. Наступала тишина. Оставшиеся за столом рассматривали, как растворялся в бокалах с вином свет заходящего солнца.

— Хороший парень! — произнес наконец Янку.