Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Оба господина были пожилыми, полными, не очень ловкими мужчинами. Это можно было заметить по тому, как они зажигали сигары, как искали спички, платки. Притом оба были чрезвычайно аккуратны в своих отутюженных костюмах. По их кашне, носовым платкам, портсигарам и портмоне можно было определить, что покинули они дом вовсе не впопыхах, когда все швыряют бог знает как, что-то забывая и даже теряя. Чувствовалось, что рядом с ними всегда кто-то есть, кто с любовью печется и о разных мелочах, и о самой их жизни, кто не позволит им выйти из дома до тех пор, пока не сочтет, что все у них в порядке.

В том, как тщательно были увязаны свертки, можно было угадать ту же заботу женщины, а возможно, и спутницы всей жизни, о мужчине, отправляющемся в долгое путешествие. Буби задумался: а кто они такие, эти женщины, которые живут рядом с ними? Дочери, сестры, возможно — жены? Ведь женщины для них означают жизнестойкость, заботу, преданность и признательность. А у кого ничего этого нет, те просто отбросы, как выразился один из стариков, употребив еще более грубое слово. Буби тут же подумал о Катушке, об их любви, о собственном безволии, о ее наглости, и ему стало стыдно и грустно. Разговор двух стариков заставил Буби переменить свои намерения. Если бы он мог немедленно сойти с поезда и вернуться обратно, он был бы только рад.

Поезд тяжело полз в гору. Слышалось пыхтенье паровоза, которое эхом отдавалось по всей долине, где возле самых скал текла стремительная и пенистая Прахова, от которой даже в этот жаркий день веяло прохладой. Приближались к Синайе. Благоразумие, осенившее Буби, оказалось преходящим и скоро рассеялось. Он был почти уверен, что именно здесь Журубица и Гунэ сойдут с поезда. Буби охватила тревога и растерянность. Что же делать? Отправиться к ним, вступить в разговор или продолжать следить издалека, выждать, когда они устроятся где-нибудь, и тогда явиться к ним, чтобы они ощутили все свое коварство? Словно когтистая лапа впилась и терзала сердце Буби, не давая ему покоя.

Но в Синайе сошли только оба старых господина. Встречать их явилась целая стайка молодых веселых барышень и пожилая дама, по всей вероятности — жена одного из стариков, в окружении дочек или племянниц. Все обнялись и сразу же вернулись к обычной жизни. Дорога отняла у этой жизни всего несколько часов. Все весело направились к экипажам, не обращая внимания ни на кого. Буби остался на перроне один, уставившись на вагон, в котором ехали Журубица и Гунэ. Никакого движения. Все пассажиры, ехавшие до этой станции, давно вышли и разошлись кто куда. Вокруг поезда была полная тишина. Тут Буби увидел в окне головы влюбленных. Взгляды их были устремлены вдаль, на горы, и на лицах блуждала счастливая улыбка. Поезд тронулся. Оставшись в купе один, Буби не находил себе места. Он вскакивал, садился, нервно курил. Поезд быстро миновал несколько полустанков. Карпаты становились все выше и выше. Свежий, прохладный воздух врывался в открытое окно, и Буби, который дышал тяжело, словно сам поднимался в гору, становилось легче. Заскрипев тормозами, поезд остановился в Предяле.

Молодой барон выскочил на длинную платформу пограничной станции. Два солдата неторопливо шагали вдоль вагонов, а на другом конце платформы развевался венгерский флаг. Буби вспомнил, как он познакомился с Журубицей, это произошло на другом конце страны. Сколько времени утекло с тех пор, как все переменилось в их жизни! Если их что-то и соединяло, то только весьма поверхностное сходство, — подумал молодой барон. Вдруг он сообразил: ведь его бывшие друзья миновали Синайю, чтобы их было трудней отыскать! Предял и окрестности вовсе не модное место. Грешную любовь гораздо легче скрывать в маленьких домиках, спрятавшихся под елями, и Буби, затаив дыхание, ждал, как же поступят молодые люди. Парочка вышла из вагона последней. За нею два носильщика несли чемоданы. Третьему носильщику Гунэ вручил квитанцию на багаж, следовавший в багажном вагоне. Все говорило за то, что путешествие будет продолжаться, хотя Буби и не хотел этому верить. Гунэ взял под руку Журубицу, которая медленно, словно смакуя непривычную обстановку, направлялась к таможенному посту, где на длинном столе, обитом железными полосами, лежали их чемоданы, дожидаясь досмотра. Буби часто приходилось пересекать границу, и он прекрасно знал все эти операции. Теперь ему ничего другого не оставалось, как поверить: да, действительно, Гунэ и Катушка уезжали, верное — бежали за границу! Куда? Возможно, в Вену, а может, и дальше, где уже никто, особенно он, не потревожит их. Барон подумал, что он мог бы заставить их вернуться. Если бы он захотел, он встал бы между ними и потребовал объяснений или публично обвинил в воровстве, чтобы их задержала полиция. Жажда мести, овладевшая Буби, распаляла его воображение. Он был в такой ярости, что и впрямь мог воспрепятствовать и счастью и путешествию молодых людей. Теперь он страдал скорее оттого, что попал в глупое положение, чем от обманутой любви и дружбы. Подобной унизительной боли Буби еще не доводилось испытывать! Это было похоже на то, как если бы ему закатили пощечину, а вокруг стояла толпа и потешалась над ним. Ни клятвы, дававшиеся некогда Журубицей, ни потерянные деньги, ни подарки, ни ласки, когда-то расточавшиеся им, не заставляли его страдать столь жестоко, как этот позор. Долгое время он считал, что достоин уважения за богатство, за титул и в особенности за то, что было его личным достоянием, — за душу его и ум. И если он когда-либо чувствовал себя хорошо в компании Гунэ и Журубицы, то только из-за того, что ее он любил, а другой в нем нуждался. Ему было приятно ощущать себя значительнее и выше их. За их подчинение, послушание и уважение он платил великодушием. Буби настолько был уверен в этих двух товарищах, которые только и были у него в жизни, что теперешнее предательство неизбежно вызывало слепую ярость. Он готов был обрушить на их головы множество обвинений, которые, возможно, были совершенно неосновательны, но безвыходное положение понуждало выдумывать и принимать их за истину, чтобы обрести хоть какое-то утешение. Буби обвинял своих бывших друзей в том, что они не были с ним откровенны, что Журубица не сказала ему, что больше не любит его, ставил им в вину и то, что они не обратились к нему за помощью. Все, чего бы он никогда в жизни не принял, во что никогда бы не поверил, совершись это на самом деле, теперь представлялось ему более естественным, чем произошедшее на самом деле. Отстранившись таким образом от истинного положения вещей, при этом ни на минуту не забывая, кто он такой, Буби превозмог свой гнев, нашел в себе силы не поддаваться слепой ярости, и не стал искать отмщения в безрассудстве.