Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Когда архиерей, венчая молодых, возложил на голову Матея Сынту венец, абсолютную тишину, воцарившуюся в церкви, прорезал крик.

— Кому-то стало дурно от жары! — будто про себя сказала кукоана Мица.

Почти у самого входа, возле колонны, тихо опустилась на пол Ирма. Она не смогла сдержать обещание, данное ею утром Матею, который просил ее не ходить в церковь. Какие-то молодые люди подняли ее. Она быстро пришла в себя и, сгорая от стыда и обливаясь слезами, незаметно вышла из церкви.

Никто так и не узнал, кто же это был!

В конце службы, когда целовали венцы и Евангелие, кукоана Мица закрыла глаза, как на исповеди, и возблагодарила бога, Янку споткнулся и, несмотря на то, что был в церкви, выругался сквозь зубы, но никто этого не заметил — народ нажимал со всех сторон.

Новобрачные сели в карету. Среди тихой осенней ночи ярко горели огромные, в рост человека, свечи, украшенные белыми розами. Все женщины, переговариваясь между собой, утверждали, что это добрый знак. Карета отправилась делать круг по городу. Кучеру был дан строгий наказ глядеть в оба и не пересекать пути какой-либо другой свадьбе, что по тем же самым приметам было бы дурным знаком.

Тем временем в дом Урматеку прибывали гости. Янку встречал всех у порога. Приехали и приглашенные домницей Наталией светские дамы. Их можно было узнать и по походке, и по манере говорить, и по драгоценностям. Явился даже сам префект полиции, прибыли несколько депутатов и сенаторов. После смерти барона Барбу Янку с помощью визитов и подарков поддерживал старые связи. Из уважения к посаженому отцу и жениху явились все крупные врачи Бухареста, а высокие судейские чиновники и знаменитые адвокаты были приглашены Якомином.

Достоинство и учтивость, которые так уважал Урматеку, придали свадьбе своим присутствием светские дамы и господа. Официанты от Фиалковского на серебряных подносах разносили шампанское, а буфет, ломившийся от яств, где было все, начиная от заливной осетрины и свежей икры, всевозможной дичи и сыров до пирожных, мороженого, сочных персиков и янтарного винограда, поражал воображение. Повсюду стояли букеты цветов, больше всего — красных роз. Музыканты играли модные вальсы, а когда появилась невеста, в переполненных комнатах начались танцы.

Проходя мимо, Янку услышал как две светские дамы говорили домнице Наталии:

— Прекрасная свадьба! Какие замечательные люди!

Сердце Янку радостно забилось. Наконец-то он победил! Кукоана Мица следила за всем. Она улыбалась, благодарила и, скромная, довольная, пряталась в тень, за спину мужа. Близкие родственники и знакомые веселились в дальних комнатах. Они и сами понимали, что им не стоит смешиваться с высокопоставленными гостями. Янку тоже всех предупредил, что так будет лучше, и пообещал веселье до самого утра. Чтобы никто не обиделся, он, придав своему лицу усталое и озабоченное выражение, посетовал на то, как трудно принимать светских гостей. В задних комнатах собрались Швайкерты и Фриц, Жан вместе с Мяу, Паулина Цехи, Пэуна и Тыркэ со своей Лизаветой. Вполне понятно, что каждый был сам по себе, но все-таки это была одна компания. Не было только Иванчиу. Со времен помолвки он не бывал в доме Урматеку, да его и не приглашали. С ним было кончено! Зато в доме появилось новое лицо — вдовушка, крестница кукоаны Мицы. Ее пригласили, когда подготовка к свадьбе потребовала рабочих рук. Это была пухленькая подвижная женщина с темными сросшимися бровями на белом, как молоко, лице. Она хорошо одевалась, носила строгие, облегающие фигуру платья, а когда круто поворачивалась, то выставляла напоказ округлое бедро. Ходила она быстро, твердым шагом, и веяло от нее молодостью, живостью и силой. Звали ее Тудорой.

Немного позднее среди почетных гостей появился и Буби. Фрак на нем сидел прекрасно. Сам он похудел и выглядел бледным. Еще накануне он прислал серебряную вазу, полную красных гвоздик, и записку, в которой благодарил за приглашение и обещал быть. Войдя в зал, он тут же направился к Янку.

— Желаю молодым долгой и счастливой жизни! — произнес он мягко. — И тебе всего наилучшего… — Тут он как бы споткнулся, но, стиснув руку Урматеку в своих ладонях, добавил: — Не знаю, как к тебе обращаться!

— Зовите меня Янку! — ответил тот. — Мы ведь с вами старые друзья!

— Возможно. Ведь ты меня знал, когда я был совсем ребенком. Лучше я буду тебя звать дядя Янку.

— Пусть будет так! Я очень рад вас видеть!

Урматеку взял Буби под руку и проводил к домнице Наталии. Молодой человек очень ей обрадовался. Придвинув стул, он сел возле нее, и у них начался долгий разговор.

Обилие света, музыки, вина, закусок согрело души, но гости по-прежнему вели себя чинно, говорили не поднимая голоса, сопровождая речь плавными, уверенными жестами. Сразу было видно, каково происхождение и воспитание собравшихся. Поздравляя, они чуть-чуть приподнимали бокалы и больше улыбались, чем произносили спичи. Разговоры не иссякали, ибо каждый быстро находил и говорил такое, что продолжало и оживляло беседу. Урматеку то там, то здесь улавливал обрывки хвалебных слов и был счастлив, что все это происходит в его доме на свадьбе Амелики.

Спустя некоторое время он встретил Буби в буфете. Гости уже заметно поредели.

— Давненько мы не видались с вами, Буби! Я даже соскучился! — заговорил Урматеку, и чувствовалось, что он не притворяется.

— Я тоже, дядя Янку! — отвечал молодой барон. — Многое случилось с тех пор.

Наступило молчание. Казалось, оба боятся заговорить об одном и том же. Урматеку протянул бокал Буби и поднял свой.

Выпили молча. Неожиданно Урматеку заговорил:

— Вид у вас совсем невеселый. Тяжело достается. Ведь правда?

Барон кивнул в знак согласия.

— Знаю, — продолжал Янку. — Не думайте, что я не пытался узнать, что с вами происходит. Это же уму непостижимо! И как вы могли допустить, чтобы они довели вас до такого состояния?

Буби пожал плечами, словно желая показать, что все упреки и укоры напрасны.

— Мало им того, что от вас получили, мало и того, что сами награбили, — продолжал Янку. — Им от злости хотелось бы все пустить прахом и остатки по ветру разметать, а вас с мотыгой в руках оставить! Еще можно что-нибудь спасти?

— Откуда я знаю! Я только вижу, что дела мои плохи! — отвечал барон.

— По крайней мере вы ясно представляете свое положение? Вы ведь должны знать, как следует поступить!

— Я старался. Теперь, как мне кажется, я собрал все нити. Мне известны все расходы и все кредиторы.

— Кредиторы? И вам нужны были кредиторы?!

— Ведь планы были такие обширные…

— И подлые! — подхватил Урматеку. Голос его обрел прежнюю силу и напористость.

Усталость и печаль тенью легли на лицо молодого барона. Но слова Янку как бы подстегнули его, придали ему смелости. Та уверенность, которую он с детских лет ощущал, находясь рядом с Янку, опять вернулась к нему. Вновь всколыхнулась вера в спасительную дружбу, и Буби, на мгновение забыв свою гордость, решился выпалить скороговоркой то, что мучило его: