Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

— Каков он, один боярин знает! Правда, и еще кое-кто, — произнесла она, откидывая голову назад и глубоко вздыхая.

Буби в полном недоумении даже остановился. Потом раздельно и твердо спросил:

— И ты… тоже знаешь?

— Если бы я что и знала, все равно б не сказала! Не мое это дело из избы сор выносить!

— А боярин — кто? Мой отец?

— А кто может еще быть? У нас один боярин!

Журубица вложила особый смысл в слова «у нас один боярин». Катушка хотела дать понять молодому человеку, что хоть она и далека от баронского дома, однако привычка и уважение, которое она к нему питает, заставляют и ее смотреть на барона как на хозяина. Этому она научилась тоже от Урматеку, постоянно слыша, как он твердит своим ближним и дальним родственникам, что весьма выгодно тереться возле боярского двора, а связать свою судьбу с боярином и того лучше. А коли ты так себя ведешь, то и говори об этом прямо — худа не будет. Журубица не ошиблась.

Слова ее не пропали даром. Неясное приятное чувство охватило Буби: и на него как бы распространилось могущество его отца, признанное даже любимой женщиной. Ему стало радостно оттого, что в его власти завоевать ее! Но сомнения, мучившие его, вспыхнули вновь, стоило ему подумать об Урматеку. Теперь он видел его совсем иным, чем когда представлял себе в Вене по воспоминаниям детства. «Эта женщина многое знает и многое пережила», — подумал Буби, окидывая Журубицу потеплевшим взглядом.

Все смешалось: старая симпатия к Янку и новое раздражение против него. Буби мучили всяческие подозрения, и любопытство, которое он едва сдерживал, все росло и росло.

— И ты не хочешь сказать мне хоть что-нибудь? — спросил он, и в голосе его прозвучали ласковые нотки.

Женщина молчала.

— Значит, никаких дружеских чувств ко мне ты не питаешь! — заключил Буби, выждав некоторое время.

— А о старом Дородане ты еще помнишь? Он к тебе очень привязан! Ведь он еще жив! Почему бы тебе не сходить к нему, не повидать старика?

И Журубица, быстро и крепко пожав руку своему спутнику, упорхнула. Жила она в небольшом домике, укрытом среди лип и акаций. За двумя окошками, выходившими на улицу и задернутыми белыми накрахмаленными занавесками, можно было угадать ее упорядоченный и чистенький домашний мирок. Буби едва успел бросить ей вслед первое, что пришло в голову:

— Могу ли я придти повидаться с тобой?

Женщина, уже скрывшаяся за кустами олеандра и тарелками подсолнуха, радостно откликнулась:

— Когда угодно!

Потом дверь хлопнула, и занавеска на окне чуть-чуть отодвинулась в сторону. Журубица из дома взглянула на Буби. Она понимала, что он сказал именно то, что и должен был сказать. Она подумала об Урматеку: что бы он сделал, если бы узнал, что она произнесла имя старого Дородана? Представив ярость Янку, она развеселилась. Не все было гладко в их разговоре с Буби, но свою роль она выдержала прекрасно и была чрезвычайно довольна этим. Она посмотрела из-за занавески, как он медленно и задумчиво уходит прочь. Потом стала раздеваться. Каждую вещь Катушка встряхивала и аккуратно помещала на свое место в большом гардеробе орехового дерева. Шляпку — возле зонтика, ботинки — в самый низ, а на два деревянных гвоздя повесила, расправив и ласково погладив все его воланчики, платье. Она развязала широкую красную ленту, стягивающую самое роскошное, будто кто-то мог его его увидеть, белье, и, сложив ее вчетверо, положила рядом с носовыми платками. Оставшись в одной рубашке, женщина вступила в огромный гардероб, словно в комнату. Она ласково провела рукой по цветному ряду всяческой одежды, собранной в одном месте. Тяжелый запах гвоздики и пачулей шел изо всех уголков старинного шкафа. Журубица, лаская то, что имела, с улыбкой подумала о том, что еще будет иметь, и запела глубоким, чуть вибрирующим голосом любовную песню…

Совсем недалеко, на берегу ручья, в доме, тоже принадлежавшем барону Барбу, где в полуподвале помещалась кузница, проживал Иоаким Дородан. Там его забыли и люди и время. Только непроходящий раздражающий страх, который испытывал Урматеку перед этим слабым и добрым человеком, напоминал еще о нем. Дородан Умфлату жил вместе с племянницей, которая ухаживала за ним как могла, поддерживая свое маленькое хозяйство на дядюшкину пенсию, назначенную ему бароном. Старый Дородан не желал больше выходить из дома. Он, который всю свою жизнь только и знал, что мотался в бричке из одного боярского поместья в другое, теперь довольствовался тем, что часами, сидя на диване, рассматривал старинные фотографии, сделанные самим бароном и прибитые гвоздиками по всем стенам. Многие были с подписями. На всех фотографиях были проставлены даты. Особенно тщательно они были выведены на фотографиях Буби, запечатленного на них в разных возрастах. Дородан курил одну папиросу за другой, и его отяжелевший взгляд перемещался с одной фотографии на другую, словно ленивая летняя муха. В доме неизменно пахло свежим кофе, до которого Умфлату был страстный охотник. Это была его единственная страсть. Только кофе заставлял его очнуться от дремоты, которая пришла к нему как болезнь после того, как Урматеку отстранил его от деятельной жизни.

Дородан обомлел, увидев, как, распахнув заклеенную цветной бумагой стеклянную дверь, которая сразу же после узкой и прямой лестницы вела в комнату, чуть согнувшись, входит Буби. Горло у него перехватило от радости. Помешкав, он произнес:

— Святой Георгий вернулся!

В своей скромной и честной жизни все дела он вершил спокойно, сопровождая речениями из «Жития святых», своего постоянного чтения. Его плавная речь, неожиданная по интонации и выражениям, всегда была речью человека ученого и доброго христианина, с кем бы он ни говорил, с «румынами» (так он называл крестьян), купцами или боярами. В торжественные минуты даже у себя дома он говорил, будто читал проповедь. Теми немногими вещами, которые он считал своей личной собственностью, дорожил он только потому, что они были сродни тем чувствам, которыми он жил. Серебряный стакан для причастия, к примеру, стоял рядом с табакеркой, подаренной бароном, потому что Дородан равно любил бога и хозяина. Нужда, забвение, тяжкое унижение, какое он постоянно чувствовал с той поры, как бразды правления всем боярским хозяйством Урматеку прибрал к своим рукам, сделали его совсем уж странным.

Каждый день он спрашивал племянницу о Буби, и та неизменно отвечала, что он еще не вернулся, а когда приедет — неизвестно. Старик ждал молодого барона как спасителя! Его бесцельное существование должно было обрести смысл со дня возвращения Буби. И вот — Буби перед ним! Надежда, надежда старого слабого человека, отягощенного страхами и горькими воспоминаниями, все еще жила в Дородане.