Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Чултэм-бэйсе в мою сторону недобро поглядывает. Наверняка знает, что его имущество будут конфисковать, и успел кое-что припрятать. И немало. Как здесь быть? Не пришлось повидаться в аймаке с Чойнхором, от этого многое идет не так. Его мать сейчас между жизнью и смертью. Если бы свиделись, можно было помочь, в Улан-Батор отправить… А как Чойнхор добивался Балджид тогда, во время нашей перекочевки. И как я втайне завидовала ей. Шесть лет пролетело… Все стало иным! Был бы Чойнхор, его бы выбрали в председатели артели. Кого же теперь найти на это место? Будем решать большинством голосов. Вот было бы здорово, если бы Балджид приехала, пока я здесь. Вспомнили бы нашу дорогу на новое кочевье, как обосновывались здесь на первых порах.

Разве можно заранее предсказать, как у человека сложится жизнь? Вот Очирбат, как он далеко заглядывал в своих мечтах! Он и меня заставлял верить: все, чего сильно желаешь, сбывается. Бедный, прекрасный мои человек! Если б я тогда умела рассуждать так, как сейчас, может, сумела бы уговорить его не ездить… Кто мог подумать, что все так случится… Кто мог подумать! Я несчастливая. Кто знает, может, и не буду всю жизнь одна, но такого человека, как Очирбат, снова уже не встречу…

Много дум передумала Сэмджид, пока заснула. Вскоре приснился ей сон. Поднимается она на перевал Ханхар. Дорога вроде знакомая. Но впереди откуда-то взялся высокий красный утес, через него перебраться нужно. За ним — Онон или другая река, только широкая. Если эти преграды преодолеть, то можно с Очирбатом встретиться. Как будто кто-то так и говорит: «Еще раз — последний раз в жизни — дадим тебе его увидеть». И Сэмджид карабкается на красный утес. Она уже выбивается из сил. И все-таки оказывается на вершине. Но что это? Спуска отсюда нет. Там, внизу, сверкая на солнце, течет большая река. Прыгнуть с утеса? Даже если разобьюсь, все равно меня ждет встреча с Очирбатом. Значит, лечу! В это время кто-то обхватывает ее и крепко прижимает к груди… Сэмджид вздрогнула и со стоном пробудилась. Чья-то рука действительно лежала у нее на груди. Рядом слышалось прерывистое дыхание.

— Не бойся, это я, Аюур.

Сэмджид, отбросив его руку, хотела подняться, но он сильно прижал ее к себе.

— Сэмджид, милая Сэмджид, у меня нет больше сил быть просто рядом с тобой. Не думай, что я только ищу, с кем бы поразвлечься. Знала бы ты, как ты желанна, как хороша. Помоги мне, пойми меня, — шептал Аюур, не в силах справиться с охватившей его страстью. Он весь дрожал. — Всю жизнь буду тебя помнить!

Сэмджид ни во сне, ни наяву не могла предположить такого, она была ошеломлена и напугана. Аюур не отступал.

— Сэмджид, дорогая, сколько дней я держал себя в руках. Я жил стиснув зубы. Но больше нет моих сил терпеть… А я ведь, если надо, все могу выдержать. Я еще ни разу не терял над собой контроль. Ты, ты всегда так хороша… — Аюур искал ее губы, пытаясь поцеловать. Сэмджид резко отвернулась. Она сознавала, что за этим последует.

— Оставьте меня! Да что же это такое?! Оставьте меня наконец!

Аюур еще сильнее прижал к себе Сэмджид.

— Я не могу забыть тебя с тех пор, как впервые увидел в двадцать четвертом. Помню, как не поверил своим глазам, когда ты приехала в аймак два месяца тому назад. Я искал возможность быть с тобой рядом, поехать с тобой вместе. Пусть люди думают, что хотят. Сэмджид, дорогая, пожалей, полюби меня. Я ведь человек, как все. Я мужчина.

Сэмджид впервые в жизни видела, чтобы мужчина так униженно просил. Сказать что-нибудь резкое не хватает решимости. Даже если твердо знать, что все его слова — вранье и обман, все равно она едва ли отважится плюнуть в него, оттолкнуть.

— Вы успокойтесь, — постаралась уговорить его Сэмджид. — Подумайте сами — мы выполняем важное государственное поручение. Что люди скажут, если узнают? Не сегодня-завтра мы расстанемся, разъедемся в разные стороны. И не нужно меня обманывать сладкими речами. Я давно уже не прежняя Сэмджид.

— Мне-то как быть? — запричитал, всхлипывая, Аюур. Сэмджид почувствовала на щеке холодные слезы. Словно ее вдруг полоснуло чем-то, она громко позвала шофера:

— Балдан-гуай! Зажгите свет!

Аюур стиснул ее так, что кости захрустели, стремительно поцеловал и отскочил к своей постели.

Снова уснуть Сэмджид не смогла. Лишь забрезжил рассвет, она оделась и вышла из юрты. На северной окраине сомонного центра высилась сопка. Там, на вершине, Сэмджид дождалась восхода солнца. В юрту направилась лишь тогда, когда увидела, что из трубы заклубился дым. Возвращаясь, она заметила, как у коновязи спешился какой-то всадник. Кто-то знакомый как будто. Сэмджид хотела было уже войти в юрту, но задержалась на мгновение и тут узнала приехавшего — это был Чултэм-бэйсе. Неторопливо, как бы в раздумье, привязывал он своего коня. Снял шапку, пригладил косу, застегнул воротник у дэли и подошел к девушке. Осанка, повадки — все прежнее, одежда же — плохонькая, старую-престарую надел. Несколько раз почтительно поклонился Сэмджид. На лице — маска полного спокойствия.

— Хорошо ли доехала, доченька? С тех пор как халха и буряты поселились рядом, всякий раз радуешься, как за своего ближнего, когда видишь, что кто-то идет в гору, преуспевает. Я специально приехал с тобой повстречаться, переговорить кое о чем, слово твое услышать.

Странное дело, Сэмджид, служившая когда-то у него в батрачках, не чувствовала в себе ни обиды, ни ненависти. Сейчас никто ни перед кем не был в долгу.

— Чултэм-гуай, вы, как всегда, бодры. Как чувствует себя супруга? Хорошо, надеюсь?

Чултэм улыбнулся, сузив и без того узкие глаза.

— В добрые времена и сердце ширится, не так ли? У нас все живы-здоровы. — Здесь он умолк (зачем распространяться о себе), а потом с показным простодушием спросил: — Доченька, вот бы мне в твоей машине посидеть, это можно? Пока она стоит, попробовать хоть бы раз, как в ней сидят.

Изумленная этими речами Сэмджид открыла дверцу, усадила гостя на переднее сиденье и сама села на место шофера. Бэйсе, покачивая головой, приговаривал:

— Ай, хорошо. Счастливица ты, Сэмджид, в таком автомобиле ездишь. Это хорошо, что ты облечена властью исполнять важное государственное поручение. Для нас, стариков, ты, подобно скале, служишь крепкой опорой. Только я своей стариковской головой никак в толк не возьму: как без ошибки выполнить, что положено по революционному закону? Ты уж растолкуй, объясни мне, будь добра. Говорили, будут забирать имущество фядалов. Фядалами этими, сказывали, называют ханов, нойонов, которые народ эксплуатировали. Конечно, такие, как Джонон-ван или Бэрээвэн-номун-хан, должны, непременно должны вернуть все, чем поживились за счет народа. А как быть таким, как мы? Звания-то у нас захудалые — мы всего-навсего тайджи, а жили сами по себе. Так ведь? — осторожно уточнил бэйсе.