Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

— Привет, братишка! Где мы плывем? — зевнул во весь рот Дориг. Настроен он был миролюбиво.

— Только что прошли поворот у Сайра.

— Так и думал. У этого поворота трясет, как на ухабах. Толчки сон перебили… Черт! В глотке все пересохло. Свари-ка черный чай. Я посижу вместо тебя. — Напялив выцветшую соломенную шляпу и неуверенно ступая по бревнам, он подошел ко мне, взялся за шест. Все тело его было в красных вмятинах-пролежнях от матраца.

Я развел в бочке-печке огонь, поставил на нее казан с водой для чая.

— Пошевеливайся! — прикрикнул Дориг. — В глотке пересохло, понимаешь? А холодная вода вредно действует на желудок.

Чай уже закипал. Дориг сразу оживился. Пробежал к будке — откуда и прыть взялась! — вытащил из-под матраца мешочек с борцогами и арулом, ополоснул речной водой деревянную пиалу, зачерпнул ею чай, скомандовал:

— Вали к веслу! Хочешь, чтобы плот разнесло? Постой! Брось в воду головешку — дым глаза режет.

Я поплелся к гре́би. Дориг крикнул мне вслед:

— Посматривай, где можно остановиться. Может, повезет — будет что пропустить… Табунок увидишь — причаливай. Самое время кумыса попить. Сразу буди меня, как только на берегу кобылки покажутся. Я немного вздремну в тени.

Угораздило же меня попасть с ним в пару! Он сам все это обстряпал. Когда я узнал, что нам вместе придется гонять плоты, ничего уже нельзя было поделать. И отказаться не мог, потому что взял за правило делать то, что прикажут. Только так, убеждал я себя, скорее выберусь отсюда, вернусь в свой госхоз, к земле, о которой все больше и больше тосковал.

Дориг, понятное дело, соображал, что со мной ему обеспечена спокойная жизнь, что я буду вкалывать за двоих. Накануне сплава первого плота он сказал мне: «Не пожалеешь, сосунок, что я согласился взять тебя!» У него хватало нахальства говорить, будто не он ко мне пристроился, а сам меня к себе чуть ли не из милости берет!..

— Отдохнешь от геройского труда, позагораешь, — продолжал издеваться Дориг. — Со мной не пропадешь! Продуктов я запас, не зря поваром работал.

Хорош отдых! Все навалил на меня, а сам бездельничал, пьянствовал да спал. Когда мы гнали первый плот, я едва дождался конца пути. Незнакомая река, перекаты, быстрины, мели. Как удалось проскочить все опасные места, не разнести вдребезги или не обсушить плот — и не представляю. После-то попривык, пригляделся ко всем фокусам Еро, к ее замысловатым изгибам, наперечет узнал все камни на реке, каждую заводь, где можно было расслабиться от напряжения. И все равно было нелегко. Иногда даже ждал с нетерпением, чтобы Дориг остановил плот и отправился «промочить глотку», чтобы хоть немного передохнуть. Но каждая такая остановка грозила и неприятностями. Не станешь ведь оправдываться, что задержались в пути из-за молочной самогонки, без которой не может обходиться Дориг…

Всякий раз, когда мы доводили плот до места и сдавали его, я спешил как можно скорее уехать на лесовозе в лагерь, чтобы никто не вздумал о чем-нибудь расспрашивать. Пока все сходило благополучно, хотя застревали мы в дороге на сутки и больше.

…Под плотом то вскипала, пенясь, вода, то ласково плескались тихие волны. Справа на берегу показалось несколько юрт. Рядом с ними, на солнцепеке, лежали жеребята, а кобылицы, спасаясь от мошкары, забрели в воду. Когда плот почти поравнялся с ними, они выбежали из заливчика на берег. Будить Дорига я не стал.

Мы уже миновали стоянку табунщиков. Два молодых парня поили коней в реке и с интересом смотрели на плот. Один из них, опершись на длинный укрюк, молодцевато вскочил в седло.

— А парень отчаянный, — сказал ему второй табунщик, указывая на меня. — Провести по Еро такой плот — нешуточное дело!

Тот, что уже гарцевал вдоль берега, возразил:

— Попробовал бы он заарканить доброго скакуна и промчать на нем! — Гикнул и поскакал к юртам.

Другой вывел коня и, заливисто свистнув, пустился вдогонку.

Я не мог, как они, скакать, куда захочу… Был бы я вольным, тогда бы сказал им: «А ну-ка, соберите табун. Какого скакуна укротить? Этого? Сейчас я вам покажу!»

Плот мало походил на хулэга-аргамака, а шест и весло — на укрюк табунщика… Волны мерно бились о бревна, словно утешали меня: «Потерпи. Скоро оседлаешь своего железного аргамака и пустишься на нем в открытую всем ветрам степь».

Солнце на западе склонялось к горизонту. Подул прохладный ветерок, и река покрылась мелкой рябью, будто ее пробирала дрожь.

Из будки выполз Дориг.

— Где мы?

— Гарцын-Булан недавно прошли.

— И ни одного табуна кобылиц не видел? — недоверчиво спросил он. — В этих местах должно быть много летников. — Дориг осмотрелся, прищурив глаза, по сторонам. — Во-он, видишь, юрты белеют. Возле них и остановимся. Прошлый раз, правда, у них ничего не было. Тогда они только прикочевали. Проверим…

Я попытался отговорить его:

— Послушай, Дориг, лучше бы еще проплыть, пока не стемнело. И жара спала…

— Послушай, милейший, — передразнил Дориг. — Не тебе указывать, когда плыть, куда плыть, где останавливаться. — Он потянулся, сплюнул в реку. — Чем болтать лишнее, займись-ка лучше ужином.

Он нырнул в будку и вернулся, держа в одной руке осколок зеркала, а в другой бритву. Подошел ко мне, забрал шест. Мне ничего не оставалось, как развести огонь. Против ужина, честно говоря, я и сам не возражал.

В этих местах Еро спокойна. Один за другим сменяются тихие плесы. Чуть подправишь плот, и его несет течением по самой середине реки. Доригу почти и не пришлось потрудиться. Не успел еще вскипеть чай, как Дориг покончил с бритьем, расположился на краю плота, свесил ноги в воду и принялся старательно расчесывать поредевшие волосы. Я по опыту знал, что это означает: у первых же юрт, к которым мы приближались, он направит плот к берегу и исчезнет до утра. Так и случилось.

— Беги на корму! — закричал Дориг. — Готовь чалку!

Плот подворачивал на мелководье. Дориг упер конец шеста в дно реки и налег на него. Когда он хотел, у него и сноровка откуда-то бралась.

Я добежал до свернутой на корме веревки, схватил конец и бросился в воду. Добрел до берега, прикрутил чалку к кустам. Дориг закрепил оголовок плота.

Мы пили чай с талханом [78] Талхан — мука из жареных зерен ячменя. , Дориг крутил головой, к чему-то прислушивался. Начало смеркаться. На недалекой пастушьей стоянке послышались голоса. Донеслось мычание коров. Звонко заржала кобылица.

Дориг и чай допивать не стал.

— Ну-ка, подай! — ткнул он пальцем в выстиранную мной рубашку. Свою, грязную, зашвырнул в будку. Поглядел на себя в осколок зеркала и, видимо, чем-то остался недоволен. Походил, насвистывая, по плоту, будто искал чего-то, да так и не нашел ничего.