Ян Папп - Направление — Прага

«Я молчал и до сих пор нем как могила, — подумал Ян, — я даже не решился спросить дядю, что он сделал с отнятыми у браконьеров ружьями, хотя меня это очень интересовало. Умение молчать — одно из моих преимуществ. Забавно, я никогда не испытывал потребности выдать хоть малость из того, что несло на себе малейшую печать тайны». Благодаря своей молчаливости Ян еще в школе пользовался безмерным доверием друзей, они знали, что он ни за что их не выдаст, и не раз рассказывали ему о своих проделках, только чтобы похвастаться, хотя Яну не хотелось их слушать, потому что в результате он становился как бы соучастником и укрывателем. «Ладно, в конце концов это были невинные забавы, над которыми сегодня посмеялись бы и пострадавшие тогда, — говорил себе Ян, перебирая события прошлого, — но есть тайны, которые человек хранит в глубине души всю свою жизнь и никому не может рассказать, иначе будет невыносимо стыдно перед самим собой и потеряешь последнюю каплю самоуважения». Ян не смог отгородиться от мучительного воспоминания далекого детства и вздрогнул — как всегда, когда оно приходило к нему.

«…прошу тебя, нет, нет, ради бога, нет, что ты делаешь… ох, беда будет, он же меня убьет, если узнает…»

Ян до сих пор не может понять, почему так неизгладимо запечатлелись в его памяти эти обрывки фраз, вздохи, шепот, слова, в которых животная страсть и желание сплавились со страхом и тревогой.

Он проснулся и с затаенным дыханием прислушивался к прерывистым стонам матери. В первый момент он хотел бежать ей на помощь, но тут же замер, чувствуя, как стекает по шее горячий пот. Он понял какой-то недетской интуицией. Вечером к ним зашел Богуш Мартан, отцов двоюродный брат, работавший где-то в Брно, привез бутылку сливовицы, налил себе и матери и выпил за здоровье отца, который, как рассказала ему мать, с весны устроился каменщиком в Вене и должен был вернуться лишь в конце сентября.

Мартана он с той поры ненавидел всей душой и старался избегать его, когда бы он у них ни появился. К матери Ян какое-то время относился с настороженной сдержанностью, хотел бы презирать, но не мог, слишком ее любил. Лишь не хотел ей простить, что она недооценила чуткость восьмилетнего ребенка. Если бы она поднялась с Мартаном в каморку на чердаке, ее прегрешение осталось бы без свидетеля. «Свидетель, который никогда не заговорит», — подумал он. Свидетель, который тем временем сам стал мужчиной.

И тут же в памяти возникло чистое, бледное лицо Стаси, сияющие бесхитростные глаза, полные доброты и нежности. Эти глаза, они с ним повсюду… Тоска накатила с такой силой, что он невольно, бездумно оперся рукой о ближайшее дерево. Змеино-гладкая кора бука холодила ладонь.

— Что с тобой?

Чуткое ухо Штефана уловило остановку Яна.

— Ничего. — Ян откачнулся от дерева. — Просто я вскинул рюкзак поудобнее.

Юрда окинул его испытующим взглядом. «Неужели выдохся?» — встревожился он. По сравнению с расстояниями, к которым они привыкли, это была легкая прогулка. Но Ян уже топал как ни в чем не бывало. Штефан повел левой рукой, приглашая майора вновь двинуться в путь.

«Разве можно это сравнивать с Магуркой?» — в который раз за последние недели сказал себе Штефан. И всякий раз это заклинание помогало ему справиться с любой проблемой. Магурка — это была школа. Суровая, чудесная, полезная. Те два года останутся лучшими в его жизни, вряд ли ему удастся прожить что-нибудь более прекрасное. «Так ты хочешь ко мне в носильщики?» — снова звучит в его памяти грубый, охрипший голос Гайдошика, снова он чувствует на себе колючий взгляд маленьких, хитрых глазок, беззастенчиво и со знанием дела меривших его с головы до ног. Штефан ожидал, что Гайдошик вот-вот начнет ощупывать его мускулы, как это делают на базаре перекупщики коней. «С виду ты парень крепкий, ничего не скажешь, — произнес он наконец-то спасительные слова, и его крупные белые зубы сверкнули в широкой улыбке. — Но тебе придется вкалывать, заранее предупреждаю. Даром я никого не кормлю».

И он вкалывал. Особенно трудно пришлось вначале. Когда Штефан впервые нес пятидесятикилограммовый рюкзак с продуктами, ему показалось, что путь из деревни наверх соответствует не просто перепаду высот в 1100 метров, а по меньшей мере высоте Памира или Гималаев. Расстояние, которое он позже играючи проходил за три с половиной — четыре часа, в тот день он чуть ли не ползком преодолевал от зари до зари. А последний, самый крутой участок под горной хижиной, так называемую лесенку, он брал с таким напряжением воли, что прокусил себе нижнюю губу. Если б на веранде не стоял Гайдошик, Штефан плюхнулся бы вместе с рюкзаком на пол из шпунтованных досок, но на глазах у того заставил себя сбросить чертов мешок на лавку, облегчив душу ругательством. Он ожидал, что хозяин хижины начнет ехидно подкалывать его, но Гайдошик лишь сочувственно посмотрел и сказал: «Для первого раза неплохо. Нацеди себе пива, а когда очухаешься — перекуси». Это сдержанное признание для Штефана Юрды было дороже всех слов похвалы, которые ему случилось услышать в своей предыдущей жизни. Через месяц-другой он поднимался с грузом в полцентнера таким шагом, словно за плечами у него была бухта альпинистской веревки. А когда он выходил в горы с веревкой, ему казалось, что он витает на крыльях.

Добросовестную работу Штефана Гайдошик иногда вознаграждал и по-другому. Когда был в настроении, то оставлял хижину на попечение своего отца, жившего с ним в этой горной обители, брал с собой Штефана и поднимал в связке на один из окрестных пиков. Вместе они прошли ряд трудных маршрутов, летних и зимних, были на их счету и два первопрохождения, два «диреттиссимо» [3] Восхождение по кратчайшему маршруту. , которые после них никому больше не удавались. Штефан был фанатик альпинизма, горы притягивали его как магнит; чтобы быть к ним как можно ближе, он без колебаний бросил свое хорошо оплачиваемое ремесло инструментальщика и стал носильщиком, а его библиотечка, перекочевавшая с ним на Магурку, состояла исключительно из книжек о горах и альпинизме. «Да ты, брат, знаешь о горах больше моего, хотя я живу в них с малолетства, — уважительно заявил Гайдошик (он был старше Штефана на пять лет), когда они познакомились поближе. — Ну, конечно, в основном теоретически». А поскольку Юрда с самого начала ему приглянулся, Гайдошик решил сделать из него настоящего альпиниста, потому что увидел у парня добрые задатки — и не ошибся. По собственному опыту Гайдошик знал, как важен каждый совет, а главное — пример старшего, которому ученик доверяет, о котором знает, что он в своем деле мастер. На вопрос Штефана, кто учил его лазать, Гайдошик скупо ответил: «Смотрел на других, разбирался, кто что умеет. — И ухмыльнулся: — Я, брат, по природе имею к этому талант, понимаешь?» Видимо, так оно и было, потому что уверенность его движений при лазанье невольно вызывала восхищение. «А я был понятливый ученик, — подумал Юрда, — и чтобы убедить самого себя, что и я не обделен талантом, я принимался за «сольные» восхождения, как только выдавалось свободное время. Маршруты я выбирал, соразмерные моему уменью, незачем было доказывать самому себе, какой я такой-разэтакий, замечательный… комплексами я никогда не страдал, зря рисковать здоровьем, а тем более жизнью не собирался. Меня давно уже манила северная стена Большой Иглы — солидный гранит, расслоенный на прочные блоки, посреди стены проходит крутой камин с многочисленными щелями, чисто техническое лазанье четвертой и пятой категории, ничего головоломного, после первовосхождения Фаркаша где-то в двадцатые годы его уже совершали бесчисленное множество раз парами и в одиночку, но от этого оно не становилось менее привлекательным. Я уже рассмотрел Иглу во всех подробностях, с задней веранды хижины она была отлично видна, а в бинокль каждая трещинка вырисовывалась как на ладони. Кроме того, я подробно расспросил обоих альпинистов из Братиславы, последними одолевших этот маршрут. Они подтвердили мне, что в маршруте имеется единственная серьезная проблема: примерно за две длины веревки до вершины скала образует нечто вроде воронки, которая в дождь быстро наполняется водой; вода падает вниз могучим потоком, а уйти траверсом в сторону здесь невозможно. Если пойдет дождь, остаются две возможности: закрепиться крючьями в верхней части нависающего камина, который, к счастью, не лежит на оси воронки, и переждать непогоду или спуститься по веревке — это вариант наиболее благоразумный.