Ян Папп - Направление — Прага

— Пошел ты к черту! Болтаешь сам не знаешь что! Ведь Екатерина была немка!

— Пожалуйста, как хотите! Но помните! — кричал рябой, нескладный, как кривое дерево. — Если перестану, это не значит, что вы мне думать запретите. За мысли налог не берут. А по-вашему, о чем эти двое думали, когда встретились? Ну, Величко и Ланюрьен. Кто будет в тени, а кто на солнышке? Или богу молились? Вот видите, молчите.

— Язык твой — враг твой! — вздохнул дезертир. — Но за выдумки еще никого не вешали. Оставим это…

— Правда, давайте о чем-нибудь другом, — согласился рябой. Хуже будет, если немцы узнают, что мы здесь все перемешаны — словаки, русские, французы. Знаете, что пели их деды, гренадеры Фридриха:

— Черт возьми! Кончай наконец с этим, рябой, и больше ни слова. Разойдись! Завтра Грушка вам покажет.

Не показал. Ни на строевых занятиях, ни на тренировке. И пулемет не разбирали, и не кричал ни на кого из-за нитки, замеченной на затворе винтовки: «Что это за тряпки? Из этого хотите в немцев стрелять?»

Потому что с самого утра они получили приказ выйти в Склабину, разгружать ящики с гранатами, которые привезли солдаты аж из Оремового Лаза. Потом вернулись за винтовками и пулеметами, привезенными из Попрада. А затем за армейским бельем, целый вагон которого пришел из Свита. Ну, стало, конечно, веселей. И столько работы, что не нашел даже времени зайти к крестному. Мама ведь выдана была замуж в Белую из Склабины, а дядя Павлович был его крестным.

В конце недели стало еще веселей. Командир приказал задать взбучку графу Ревайю из Штванички. Жил он, как пруссак во Франции, словно сыр в масле, любил говорить, что прикажет истребить эту партизанскую сволочь. Чтобы укротить его, дали о себе знать. «Одолжили» у него, кроме еды и одежды, семь коней да коляску, которые очень пригодились. Одного дали французскому командиру. Когда вскочил на коня, сразу видно — гусар!

Ну а потом совсем было весело. Приказали им прочесать лес, искать парашюты и грузы, которые сбросили советские летчики. Случайно, а может быть, потому, что познакомился раньше, подключили его к французам. Вместе пробирались там, где лишь олени пасутся, по крутым склонам, через леса и кустарники, скалы и проломы, оборванные и промокшие от пота и родниковой воды, которой вместе утоляли жажду, но счастливые — ведь тащили такой ценный груз.

А вечером было самое веселое веселье. Готовили костры. Ожидали десант. Наносили хвои и веток, разложили огни. Они горели пламенем в форме русской буквы Г. Был август, падали звезды. Они пролетали по небу и скрывались во тьме, оставляя за собой мерцающие хвосты. Когда какая-нибудь летела долго или след оставляла очень ясный, слышал, как рядом вздыхали. «О! О!» — говорили словаки. «О! О!» — вздыхали русские. «О! О!» — восторгались французы этим маленьким чудом. Надо что-нибудь задумать, когда упадет следующая. Победим! Победим! Повторил, когда по небосводу снова протянулся длинный хвост. Победим!

В ту ночь, к их удивлению, десант не прилетел. А утром получили неожиданный приказ. Напасть на лесопилку в Туранах. Называлась «Объединенный лесопромысел», поставляла древесину для рейха, хозяйничали в ней немцы и предпринимали все, чтобы избавиться от партизанского сброда и бандитов, как их объявляло начальство. Охраняли Турец, следили за каждым шагом, рассылали агентов. Ходили по деревням и вынюхивали, в корчмах подпаивали, а потом заставляли рыскать, подкупали людей, чтобы те доносили, не один пытался выдать себя за партизана. Одного из таких отправили на тот свет уже в июне. Теперь, в начале августа, надо казнить гестаповца Вайса, которого схватили в Прибовцах. На сей раз готовили удар по всему гестаповскому гнезду и по их начальнику, этой бестии Ахбергеру. Молодой Гамза знал эту лесопилку, не раз ходил туда за лесом. Кровь ударила ему в голову, собственным глазам не хотел верить, когда узнал, что его включили в отряд, отправляющийся с заданием в Тураны.

Не мог дождаться вечера. Трясся как в лихорадке. Быть лесным хлопцем! Он, Мило Гамза из Белой, становится Яношиком. Отправлялся теперь не грабить, а бить немцев. «Это за карты!» — ревновал рябой, который должен был остаться в лагере. Скорее за те бревна для французов, подумал Мило про себя, но промолчал.

Как только стемнело, двинулись в путь. Когда подошли к Вагу и переплывали реку на лодках, ему приказали остаться. Вот не повезло. Не будет вместе со всеми! Еще с двумя остался на страже. Но приказ есть приказ. Охраняли. Долго ждать не пришлось. Раздалось несколько глухих и слабых выстрелов, издалека долетали звуки, это могли быть и крики людей. Потом — отдаленный топот, который все приближался к воде, и вот наши уже здесь. Попрыгали в лодки. «Греби!» Мило начал грести. «На!» — кто-то совал ему в карман какие-то бумаги. «Возьми еще!» Надо было еще грести и грести, пока не показался берег. Тьму рассекали светлые конусы, вдали был слышен лай и крики, но партизан, как друзья, скрыли тьма и лес. Там сбросили мешки с плеч.

— Ну как? — с нетерпением спрашивали тех, что вернулись.

— Все на том свете! И Ахбергер. Рассчитались с ним. А здесь кое-что на радость. — И показали на мешки. Зажгли спичку. Открыли их. Самогон. Немецкий. Табак. Словацкий. А это? Не может быть! Пачки, свертки! Такие и иные, зеленые и коричневые. Деньги! Со столькими нулями! У Мило аж глаза на лоб вылезли.

«Там у них целый банк. Золотое дно!» Только тогда сунул руки в карманы. Пощупал бумажки. Никогда еще не держал столько тысяч в руке! Вскинул мешок на плечо и пошел дальше. Усталый, возбужденный, счастливый. Лесной хлопец! Яношик. Тот, что у богатых отбирал, а бедным раздавал.

Он провел бурную ночь. Снился ему Ахбергер, Мило преследовал гестаповцев, охранял лодку, носил тысячи мешками и лишь под утро уснул.

— Эй, соня! — расталкивал его рябой. — Вставай! Знаешь, сколько вы взяли из этой туранской кассы? Два миллиона! На всю жизнь хватит!

Первую половину дня ходил как во сне: он — один из героев дня. Хотел еще сбегать в Склабину к крестному, чтобы похвалиться и рассказать, как было в Туранах. Но ему не разрешили, так как уже готовилось то дело двоих. После обеда получили приказ — собраться всем, кто в Канторе.

Когда построились, им сообщили, что тех двоих, кого недавно приняли за чехов из протектората, которые якобы пришли в Словакию воевать против немцев, помощник повара поймал, когда они сыпали белый порошок в котел с супом.

Полевой суд из представителей подразделений единогласно приговорил их к расстрелу.

Вначале они не могли объяснить, как в их пальто оказались зашиты мешочки с белым порошком, который они собирались всыпать в котел. Позже, под тяжестью улик, после того, как настоящий чешский партизан их допросил, они сознались. Это были судетские немцы, посланные в Словакию под видом чешских беженцев. Туранский Ахбергер приказал им вытравить Кантор ядом, пообещав за это 25 тысяч крон.