Корнелиу Леу - Власть

Он окинул взглядом помещение. Когда его взгляд остановился на Катуле Джорджеску, журналист подошел к профессору.

— Как это?.. — спросил Катул, начисто утратив свой игривый тон. — Значит, вы верите, что мы умрем?

— А вы думаете, что нам предстоит нечто лучшее? — вопросом ответил ему профессор. Затем, после некоторого раздумья, подняв зонтик и показав им в сторону кабинета, где находились Дрэган и остальные, заключил: — Единственные, кто не должны были умереть, — это они. Я их видел и знаю, что им есть во имя чего жить… Но если…

— Я не хочу умирать, не хочу, не хочу! — Жирная торговка снова очнулась. Она начала вопить, топать ногами. И по ее крику, как по команде, задвигалась казавшаяся до этого инертной толпа торговцев.

— Отпустите нас, негодяи!

Дину дождался, пока они успокоятся, а потом невозмутимо произнес:

— Оставайтесь на месте, я же сказал, что вам придется подождать.

Он медленно повернул автомат в сторону окна, и к потолку, с которого свисала лампа, взметнулся крик ужаса.

Вперед, будто ошалевший заяц, выскочил Сегэрческу.

— Успокойтесь! Идиоты! — закричал он префекту и торговцам. — Не видите, они проявляют полную доброжелательность. — Потом повернулся к моряку и произнес: — Господин моряк, прошу вас, будьте добры сообщить примарю, что я прошу его принять меня.

Дину измерил его взглядом, оценивая ситуацию.

— Хорошо. Подождите.

Он открыл дверь в приемную и крикнул Дрэгану:

— Товарищ примарь, господин Сегэрческу просит тебя принять его!

Все, кто были в кабинете примаря, удивленно переглянулись.

— Меня? — переспросил Дрэган.

— Да, тебя…

Сегэрческу быстро пересек приемную, просунул в дверь голову и спросил:

— Разве не вы примарь? Разве не вам надлежит разрешать просьбы и выслушивать пожелания граждан?

— Надо же! — рассмеялся Тебейкэ. — В такой обстановке он просит принять его. Не кажется ли вам, господин инженер, что вы слишком открыто издеваетесь над нами?

Сегэрческу посмотрел на него, пытаясь сохранить последние остатки достоинства.

— Прошу вас не сомневаться: я говорю абсолютно серьезно.

Тебейкэ хотел что-то сказать, но его перебил Дрэган:

— Оставь, Тебейкэ, может, он действительно хочет сообщить мне что-нибудь серьезное, — с любопытством, насколько позволяла ситуация, сказал он.

Все посмотрели на него с недоумением, но Дрэган, уже приняв решение, кивнул Дину:

— Оставьте нас одних здесь, в приемной. Товарищ Дину, Тебейкэ введет тебя в курс всего, что мы обсуждали. Киру и Трифу, выведите их всех в большой зал и подготовьте к тому, что я им скажу. Побыстрее, пожалуйста.

— Вот ведь как получается: хотел написать репортаж-«бомбу», а теперь сам сижу на бомбе!..

Трифу удивленно посмотрел на Катула, который подошел к нему в темном холле. Он мог бы закрыть ему ладонью рот, чтобы заставить замолчать пли, наоборот, поощрить к разговору, но не делал ни того, ни другого. Холл был просторным, и казалось, что в каждом его темном углу подстерегают сотни существ, готовых наброситься на Трифу и растерзать… Он, нахмурившись, с растерянным, побледневшим лицом, медленно повернул голову и посмотрел на своего коллегу из центральной газеты.

— А я-то думал раздобыть у примаря от рабочего класса какую-нибудь, хоть мизерную, сумму в порядке поддержания прессы, — добавил Катул, хотя было ясно, что говорит он лишь для того, чтобы не молчать: он страшился молчания.

Трифу внимательно смотрел на него, с сожалением покачивая головой. Оглянувшись, чтобы убедиться, что Киру нет рядом, он сказал:

— Тебе-то что! Ты ведь не объявил себя журналистом-коммунистом… А я… Я опубликовал целую статью, в которой объясняю, почему я стал коммунистом!

— А что тебе стоит отречься?

Трифу не возмутился, услышав эти слова. Он подумал, потом в нерешительности поднял руку и сказал:

— Да, ну а если победят коммунисты?

— Тогда твое счастье!

Трифу в смятении посмотрел на него, затем направился к Киру.

— Товарищ Киру, надо что-то предпринять. Надо выяснить обстановку; мы должны найти выход из положения, не погибать же нам, товарищ Киру!

В его голосе, прозвучавшем в пустом огромном холле слишком громко, слышалось отчаяние.

— Господин Дрэган, что означает вся эта комедия?

— Судя по количеству динамита и пулеметов, которые притащили те, кто окружил здание примэрии, на комедию это вроде бы не похоже.

Дрэган не шутил. Он смотрел на низкорослого и взъерошенного инженера зло, как смотрел бы на напоминавшую скелет фигуру Танашоки.

— Я имею в виду вашу затею с постановлением, игру с торговцами и другие глупости, — ответил ему Сегэрческу.

— А я имею в виду честное слово вашего председателя, господин инженер, — сказал Дрэган, переходя в наступление. — Старый человек, наполовину мертвец. А врет безбожно! И мстит кровью! Для вас нет ничего святого, господин инженер. По этой причине, по этой причине, — повторил он, — борьба идет не на жизнь, а на смерть. Массы пришли в движение, и они вам не простят…

Он потерял терпение. Весь не находивший выхода гнев, накопившийся с тех пор, как он понял, на какие действия пошел Танашока после их встречи, сконцентрировался теперь в угрожающем тоне, в каком он говорил с Сегэрческу.

Сегэрческу почувствовал это и попытался взять верх, проявляя спокойствие.

— Напрасно вы говорите со мной так, господин Дрэган. Я как-то уже говорил, что считаю себя современным политиком. Я не имею ничего общего с их политикой террора и пулемета…

— Так уж и ничего? А те, кто собрались на площади? Кордоны солдат, толпа хулиганов, динамит? — резко бросал, словно обвиняя его, Дрэган.

— Господин Дрэган, говорю вам серьезно… Я ничего не знаю. Если бы я знал, разве я был бы здесь, в примэрии?

Будучи честным, честным до такой степени, что даже не старался скрыть, что ему не очень хотелось признавать этот факт, Дрэган сердито и глухо сказал:

— Похоже на правду…

— Ну вот видите, — поспешил Сегэрческу воспользоваться, приобретенным, как ему показалось, превосходством. — Видите, я прав. Поэтому, господин Дрэган, я и говорю очень даже серьезно: вы занимаете свое место незаконно и тем самым приносите несчастье всему городу. Весь город обвинит вас в том, что происходит сейчас. Учтите это! То, что вы делаете, незаконно. И плохо, что вы этого не понимаете.

Дрэган враждебно посмотрел на него:

— Говорите, вы политик, господин Сегэрческу? Говорите, что я незаконно занимаю это место? А как вы можете примирить эти два понятия — законность и революция? Мы совершаем революцию именно потому, что законы несправедливы.