Корнелиу Леу - Власть

— От товарища Олару!.. Он из наших… Товарищ капитан, ты из наших, да?

Василиу посмотрел на подошедшего к нему невысокого человека. Радостные нотки, которые он услышал в его голосе, показались ему жуткими в этом темном холле, в котором витала угроза смерти.

— Да, — ответил капитан.

— Василиу!.. — раздался голос Дрэгана.

Когда Дрэган услышал слова «от товарища Олару», он был уверен, что их произнес кто-нибудь другой, только не Василиу, хотя ему показалось, что он узнал капитана в темноте. Боясь ошибиться, он внимательно приглядывался к пришедшему. А когда тот произнес то самое «да», в голове Дрэгана прояснилось, он понял, что не ошибся, и бросился к нему.

— Василиу!.. — закричал Дрэган.

— Дрэ… — недоговорил капитан.

Узнав его, Василиу очень обрадовался, но запнулся: он колебался, не зная, как к нему обратиться. Однако колебание длилось лишь какое-то мгновение. Он быстро сказал, схватив своими горячими пальцами большие руки Дрэгана:

— Я немедленно ухожу; там, на площади, не должны знать, что происходит здесь. Но вы не беспокойтесь: все уже организовано, все.

— А как ваши люди? — спросил Дрэган.

— Готовы и ждут! — ответил Василиу.

В его ответе прозвучал упрек: «Неужели ты сомневался?» — и поэтому последовала короткая пауза. «И ты рад? Ты не сожалеешь, что поступил таким образом?..» — хотелось спросить Дрэгану, но он воздержался. Он лишь обхватил своими большими ладонями костлявые плечи офицера и тряс его, приговаривая:

— Товарищ капитан!.. Товарищ капитан!.. — Затем быстро, боясь показаться сентиментальным, спросил: — А что делает Олару?

— Он придет освободить вас, сказал, чтобы вы не беспокоились.

Темнота не позволила капитану увидеть выражение лица Дрэгана, но он тут же услышал его голос:

— Ладно, хорошо, а сам он что делает? Мобилизует рабочих?

— Да, в окраинных кварталах. — И снова настойчиво повторил: — Не беспокойтесь, он придет освободить вас. Он сказал, чтобы вы не сомневались и держались как следует.

Последовала минута тишины, после чего прозвучал твердый голос Дрэгана:

— Мы будем держаться, об этом нечего беспокоиться. И нам не нужны обещания! — Потом спокойнее, но не менее убежденно Дрэган продолжал: — Если мобилизует людей, значит, все идет хорошо.

— Мобилизует, скоро они будут здесь.

Дрэган понял, что Василиу хочет его успокоить. В то же время он сам хотел, чтобы Василиу ни в чем не сомневался, и он прямо спросил:

— Ты думаешь, нас это так сильно волнует?

Василиу почувствовал упрек в словах Дрэгана. Он хотел что-нибудь ответить ему, дать понять, что пришел сюда не затем, чтобы подбодрить их, а лишь сообщить о действительном положении дел, но он не нашел подходящих слов.

— Скажи Олару, — продолжал Дрэган, — что мы будем держаться. Мы продержимся, пока эти не взорвут нас…

— Хорошо. Но вы не сомневайтесь: вас освободят. Видите, и я здесь с солдатами…

Мысль о смерти этих людей, стоящих в темноте перед капитаном, больше мучила его, чем их. Или, может быть, на него так сильно подействовало поведение возбужденно говорившего Дрэгана, для которого важнее была не надежда на спасение, а желание исполнить свой долг до конца. И вдруг он понял: они гораздо трезвее воспринимают происходящее, чем он. Те, кто собрались на площади, сделают все возможное, чтобы не оставить этих в живых.

— Что я могу сделать для вас? — спросил Василиу, потрясенный. — Может быть, вы хотите, чтобы я сообщил что-нибудь вашим семьям?

— Семьям… — медленно повторил Дрэган и, взглянув сквозь темноту в сторону остальных товарищей, сказал: — Да, семьям. Еще осталось несколько экземпляров распоряжения. Знаешь, мы отпечатали распоряжения. Нужно расклеить их на стенах, в витринах. Мы отдадим тебе оставшиеся экземпляры. Это наша просьба. Ты пошлешь людей расклеить их?

— Пошлю, конечно, пошлю! — ответил Василиу.

— Пожалуйста… вот они. — Дрэган вложил ему в руки пачку листовок, затем, притянув Василиу поближе к себе, спросил: — Скажи мне: кого убили, Алексе?

Василиу печально подтвердил:

— Да, его! — и вышел, не сказав больше ни слова.

Железная решетка на дверях примэрии вновь была задвинута, звякнула цепь, на которую вешали запиравший ее замок.

Дрэган, Тебейкэ и Киру обменялись спокойными взглядами, как люди, добившиеся своей цели, и медленно, тяжелыми шагами стали подниматься по мраморной лестнице, будто только теперь почувствовав все изнурительные волнения дня.

Войдя в приемную, они вместо двух силуэтов увидели три. Здесь были: Тасе, Трифу и…

— Профессор!

— Да, я.

На лице Дрэгана отразилось удивление:

— Как вы здесь оказались? Почему не вышли вместе со всеми? И где вы были до сих пор?

— Извините меня, — виновато улыбнулся старый профессор. — Когда я услышал, что Сегэрческу хочет побеседовать с вами с глазу на глаз, я спрятался за этой шторой. Мне хотелось услышать… лучше во всем разобраться…

— Да, но вы упустили случай выйти на площадь, чтобы спастись от смерти, — настаивал Дрэган.

Профессор развел руками, и этот жест должен был означать «что поделаешь!».

— Не велика беда, — ответил он. — Лучше умереть с такими людьми, как вы, чем спастись с подобными тем…

Холодный огромный холл примэрии был погружен в темноту. Только на парадную лестницу проникал желтоватый, какой-то неживой свет. Он тянулся тонкой полосой между двумя мраморными колоннами балюстрады, падал на одну из ступенек и затем пропадал перед окнами, через которые были видны огни на площади.

В кабинете примаря люди сидели на стульях или стояли, сбившись в кучку, около стола.

Из-за света небольшой лампочки лица у одних казались желтыми, у других — серыми или вовсе сливались с темнотой, у третьих, напротив, резко выступали из тьмы.

Лицо Дрэгана было суровым, хмурым, в глазах светились мятежные огоньки. В его руках, крепко сжимавших спинку стула, чувствовалась огромная сила. Рядом с Дрэганом стоял Тебейкэ с задумчивым, серьезным и решительным выражением на безбородом, казавшемся совсем белым лице. Киру витал в облаках. Его мысли были далеко-далеко. Он мечтал. Несколько дальше стоял профессор. Он был спокоен. Время от времени он наклонял голову набок, будто отдаваясь во власть воспоминаний. Трифу, напротив, сидел с растерянным выражением на лице, обхватив подбородок ладонями. Напрасно он пытался нахмуриться. В его глазах можно было прочитать полный отчаяния вопрос, а руки невольно выделывали какие-то странные движения. Через тонкие занавески на окнах виднелись тусклые огни на площади и редкие лампочки в окнах зданий напротив. Левее, намного левее, на высоком столбе, горели только две лампочки под матовым стеклом. И над всем этим застыла странная и тяжелая атмосфера ожидания. Тем более странная и тяжелая, что это ожидание не имело никакой определенной цели. Люди смотрели в землю, тяжело дышали, мучимые тысячами мыслей.