Корнелиу Леу - Власть

В его голосе звучала нежность, и казалось, он видит своих малышей перед собой и ласкает их.

— Профессор, — сказал Дрэган, приближаясь к старику, — вот мы сейчас умрем. Как вы думаете, с точки зрения истории мы сделали шаг вперед?

Профессор растерянно посмотрел на него. Вопрос Дрэгана оторвал его от каких-то мыслей.

— Я бы не осмелился сказать ни да, ни нет. В моем возрасте я кое-чему научился. — Он кивнул головой. Впервые его видели так глубоко взволнованным, и он не пытался скрыть свое волнение. — Да, вы правы. Они угрожают нам смертью, поэтому мы взбудоражены. Нам надо брать пример с великих исторических личностей, и мы должны сохранять спокойствие. Вот сегодня я говорил вам о русских войсках, которые прошли через наш город. Об их исключительном моральном духе, их вере в свое дело, о вере, которая превыше смерти. Поразительное откровение для меня! Я изучал историю всех войн, и для меня было удивительным, что народ, армия могут быть такими сплоченными, такими верными делу, которому служат.

— Это результат коммунистического воспитания, господин профессор.

— Возможно, не знаю, но ни у кого никогда до сих пор не был так высок моральный дух, как у этих людей, — убежденно заявил старый профессор.

— Это новая мораль, более высокое понимание родины и патриотизма, непоколебимая вера в свои силы и в правоту своего дела. Советская Армия прославилась именно потому, что она состоит из людей с такими убеждениями. — Дрэган говорил резко, даже очень резко, будто кому-то возражал.

— В любом случае следует отдать дань уважения генералам, сформировавшим такую армию!

— Не только генералам, но и партии, господин профессор. Увидите, мы воспитаем наш народ в таком же духе!

Профессор посмотрел на него с удивлением. Его поразил твердый тон Дрэгана, но он понял, что тот на самом деле дает отпор всему, противостоящему его взглядам, и что аргументы, приведенные им, адресованы не ему, профессору, а всем врагам Дрэгана, тем, кто хотел бы заставить его замолчать.

— Такое сознание у людей формируется не сразу, но оно все же формируется. Видите, советские люди несли на своих плечах основную тяжесть войны, но они всегда находили в себе силы преодолевать трудности. Они никогда не сомневались в своей победе. И все это благодаря высокой убежденности советских людей. Они смогли освободить свою страну, и вот сегодня они побеждают и помогают другим народам освободиться. Вера в правоту своего дела — это знамя армии, господин профессор. Будьте уверены, только коммунисты могут превратить эту убежденность в подлинное сознание самых широких масс. Поэтому такой объективный и честный человек, как вы, стал восхищаться Советской Армией. Поэтому, после того как я увидел сегодня, какая масса людей явилась по нашему призыву, я остаюсь спокойным и ничто не может вывести меня из себя, даже мысль о том, что я погибну здесь. Я знаю, наше дело победит. Вы не верите в это, господин профессор?

— Нет, верю, верю! — ответил взволнованный профессор. Он вдруг почувствовал потребность открыться Дрэгану, как человеку более зрелому и мудрому, чем он сам: — Честно скажу вам, я сожалею об одном: где-то рядом в этот час одна старушка, думаю, сидит у окна и ждет меня… И она не знает, что ее муж умер, удовлетворенный в душе, и будет горько оплакивать его. Да, да, я хотел бы только одного: чтобы она была убеждена, что я умер удовлетворенный, потому что понял ход истории. Я не говорю сейчас громких слов, но только она одна знает меня, и только она поняла бы меня. — Он взволнованно оглядел всех и, словно в подтверждение сказанному, продолжал: — Да, да, она ожидает меня у окна. Здесь, за площадью… Небольшой домик, заросший плющом и вьюнком. Сначала надо идти по улочке, что проходит возле банка, потом повернуть налево. Об этой улице я давно хотел сказать вам, господин примарь. Она называется улицей Марка Аврелия, а невежды написали «Марку Аурел». Нужно сменить надписи, господин примарь. Вы люди цельные, не потерпите невежества.

— Улочка возле банка?

Профессора обрадовало, что Дрэган помнит, и он, повернувшись к нему, с волнением в голосе ответил:

— Да!.. — Профессор был восхищен. Он словно приблизился к своему дому, к исполнению своего желания на несколько шагов.

— Там, где пивная?

— Да!

Дрэган некоторое время молчал, но потом не смог удержаться и вздохнул:

— Какое холодное там пиво летом!

Слова его долго плыли в тишине, и каждый переживал их по-своему.

Катул медленно подошел к нему и пересохшими губами четко повторил каждое слово по слогам:

— Хо-лод-но-е пи-во?

Встретив взгляд Дрэгана, журналист застеснялся и, будто извиняясь, поклонился:

— Извините! Случайно вырвалось у меня. Знаете, очень хочется пить. — И вдруг совсем другим тоном добавил: — Но ведь мы все равно умрем! — Он подошел еще ближе и продолжал: — Позвольте считать вас своими братьями… Прошу вас, не смотрите на меня с недоверием! Я не такой уж плохой! — С этими словами он схватил большую руку Дрэгана.

— Ты хороший парень! — ответил, грузчик. — Как тебя зовут?

Журналист беспомощно развел руками:

— Катул или еще как иначе, какое это теперь имеет значение? Дома меня называли Костика. Катул — это псевдоним. Звучная подпись, и все.

— Костикэ! — воскликнул почти весело Тебейкэ, вспомнив что-то. — Нашего «журналиста» тоже Костикэ зовут.

Все замолчали, удивленные неуместной радостью, прозвучавшей в голосе Тебейкэ. В той атмосфере она показалась им зловещей.

Через некоторое время Киру сказал:

— Не услышим мы больше, как наш Костикэ кричит: «Газеты! Победа национально-демократического фронта! Покупайте газеты!»

Киру печально вздохнул, но Дрэган успокоил его:

— Не говори так, Киру… Увидишь, и часу не пройдет, как все услышат Костикэ! Разве не видишь: это они окружены, а не мы! Собравшийся народ окружил их кордоны! — Он почти кричал. Может, из-за того, что сдали нервы, он больше не сдерживался.

Дрэган подошел к окну, но оставался там лишь несколько секунд.

— У нас нет больше времени, — повернулся он к остальным. — Мы должны принять решение. Послушайте, что я вам скажу: я не имею права оставить вас умирать здесь. Понимаете? Поэтому выходите из примэрии! Сейчас же выходите! Положение не изменится. Оно не станет хуже, понимаете?! — закричал он. Люди стояли с окаменевшими лицами. — Почему молчите? Вы понимаете?!

Нет, они не понимали и только молча, не мигая смотрели на него. Никто не сделал ни единого движения.

— Понимаете, что я не имею права оставить вас умирать здесь?! — снова крикнул он. — Уходите! Те, на площади, считают, что нас здесь очень много. Если несколько человек выйдут — это не имеет никакого значения. Уходите!