Камен Калчев - Генеральная проверка

— Я очень рад, что наши взгляды по этому вопросу совпадают, господин Стамболийский! Но нельзя отрицать, что фашизм, как политическая доктрина, имеет и положительные черты.

— Какие же?

— Фашизм несет с собой дисциплину и порядок. А в дисциплине и порядке нуждается любое государство. Многопартийная система расшатывает устои государственности, ведет к хаосу и анархии. Вы сами знаете, с какими неприятностями мы столкнулись во время последних выборов.

— Кого вы имеете в виду, ваше величество? Коммунистов?

— И коммунистов, и социалистов.

Стамболийский рассмеялся:

— Коммунистам я обещал отдать остров Святой Анастасии, чтобы они построили себе там республику. А на социалистов вообще можно не обращать внимания, их — раз, два и обчелся! Что с ними, что без них, ваше величество!

— Левые партии действуют разлагающе на государственный организм, господин Стамболийский. Позволять себе эксперименты с ними — слишком большая роскошь.

— Вы правы, но мы должны осуществить некоторые обещанные народу социальные реформы. Народ наш трудолюбивый, честный и доверчивый. Мы не можем злоупотреблять его доверием. Именно поэтому я собираюсь внести новые законопроекты для проведения более серьезных социальных реформ. Когда-то ваш отец не послушался меня и дорого поплатился за это!

При упоминании об отце Борис вздрогнул. Настроение сразу же испортилось. После продолжительного молчания он неожиданно сказал, обмахивая лицо белым носовым платком:

— Кстати, господин премьер. Отец настаивает на пересмотре его дела… Он хотел бы умереть на болгарской земле…

— Ваше величество! — повысил голос Стамболийский, приподнимаясь со своего кресла. — В свое время, когда вы в первый раз поставили вопрос о возвращении вашего отца в Болгарию, я уже сказал вам… Это крайне неуместно!

Борис вопросительно взглянул на него:

— Почему же?

— Потому что вы сами знаете, какая буря поднимется в стране при одном только упоминании его имени! Это невозможно! Одно дело — вы, другое — он! Вы пользуетесь всеобщей поддержкой, в то время как о нем никто и слышать не хочет.

— Благодарю вас, господин Стамболийский. Но когда мы говорим о моем отце, невольно возникает и чисто сентиментальный момент. Мои сестры чувствуют себя сиротами, ведь они остались без отца и без матери.

— В политике нет места сантиментам, ваше величество!

— Да, в политике нет места сантиментам! — повторил Борис. — В политике нет места сантиментам! Но все же…

Из-за ограды виллы донеслись конский топот, лай и визг собак. Княгини в окружении свиты возвращались с охоты. Предводитель кавалькады трубил в рог, и возле виллы уже собралась толпа деревенских зевак.

В толпе древних старух и босоногих детей, оставшихся в селе для присмотра за домашней живностью (все взрослые были в поле), выделялась высокая фигура мужчины в белой рубашке и шляпе канотье. Стоя впереди толпы, мужчина, вместо того чтобы смотреть на охотников и гончих, как делали все остальные, махал не переставая своим канотье в сторону веранды. На веранде стояли царь Борис и Стамболийский. Они улыбались и приветствовали охотников.

Шум и всеобщая суматоха продолжались довольно долго. Над соседними огородами и домами висело облако пыли. Разъяренные сельские собаки, голодные и драные, кидались на изгороди и лаяли. Кудахтали растревоженные куры. Слышались визг свиней и мычание коров. Вдобавок ко всему, как в оперетте, время от времени раздавались победные звуки охотничьего рога, возвещавшие о конце охоты царских особ.

Княгини верхом въехали во двор виллы. Кирчо вместе с остальными слугами кинулся помогать им спешиться, но княгини сделали это и без их помощи. Кирчо побежал за мылом и полотенцами… Крупная дичь была свалена в телегу, а перепелов и куропаток несли на шесте, чтобы все видели. На загорелых лицах охотников светились счастливые улыбки.

— Ваши высочества, ваши высочества! — закричал Кирчо, появившись с мылом и полотенцем в руках. — Душ вон там!

— Спасибо, дружок, — отвечали княгини.

— После душа пожалуйте к столу, — продолжал Кирчо.

— Ах какой милый юноша! — воскликнула по-немецки одна из княгинь. — Он чем-то похож на Дафниса!

Они взяли у Кирчо полотенца и мыло и ушли в душевую.

Пока княгини мылись, царь и Стамболийский стояли на веранде. Толпа все не расходилась. А неизвестный в канотье вместе с охотниками уже протиснулся во двор. Схватив Кирчо за руку, он возбужденно заговорил:

— Слушай, парень, скажи бай Сандьо, что я приехал из Софии специально для того, чтобы увидеться с ним. Слышишь? Я был в Пазарджике. Передавшему привет от Горчева!

— Ладно, ладно, — отмахивался от него Кирчо, — скажу, только не сейчас. Сейчас нельзя. Министр занят с царем.

— Да мне с ним всего минут бы пять поговорить! — кричал неизвестный. — Слышишь?

— Слышу, господин! Вот только отнесу еще одно полотенце княгиням, а потом поговорим.

— Всего пять минут, так и скажи ему.

Из-за плюща донесся хохот. Снова крутилась пластинка «Смех». Однако Борис и Стамболийский не обратили на это внимания. Они сидели в плетеных креслах и просматривали газеты. Из открытой двери столовой доносилось позвякивание ножей и вилок. Там накрывали стол. Появился Кирчо и сказал улыбаясь:

— Какой-то неизвестный желает переговорить с вами, господин, но я его не пустил.

— Какой еще неизвестный? — вздрогнул Стамболийский.

— Какой-то блондин в канотье. Говорит, что вы с ним старые друзья.

— Друзья, — проворчал Стамболийский, развертывая газету, — здесь мы все друзья.

— Вот и я ему то же самое говорю, а он не отстает, нахальный такой. Мое дело доложить, а вы, господин, сами решайте, принимать его или нет.

— Сначала пообедаем.

— И я ему то же самое сказал, а он знай свое. Пять минут да пять минут. Упомянул какого-то Горчева.

— Кирчо!

— Извиняюсь, господин министр!

— Иди занимайся своим делом! И сними эту дурацкую пластинку! Надоело весь день гоготанье слушать! Заведи народную музыку… Это что еще за фанаберия?

— Немного смеха, господин министр… Может, свиштовское хоро поставить?

— Ну, ладно, ладно, поменьше разглагольствуй. Да скажи, чтобы поторопились с обедом, уже два часа пробило!

— Скажу, господин министр, но княгини еще моются.

— Сказано тебе — не болтай лишнего! — вспылил Стамболийский и швырнул газету на пол.

Кирчо нагнулся, чтобы поднять ее. И тут на веранде появились свежие, бодрые, румяные, тщательно причесанные, в легких розовых платьях княгини. Увидев их, Кирчо растерялся.

— С легким паром, ваши высочества! — произнес он и, кланяясь, попятился с веранды.

Царь Борис, закрываясь газетой, похихикивал, а его сестры расположились в плетеных креслах и кокетливо заговорили: