Камен Калчев - Генеральная проверка

— Никогда не забудем это чудесное село, господин Стамболийский, и сегодняшнюю охоту…

Граммофон играл песню жнецов, печальную и протяжную. Слушая ее, княгини и их брат погрустнели, а хозяин дома встал и сердито посмотрел в сторону столовой. Обед задерживался.

— Я велел этому парню завести веселую музыку, а он знай свое. Вот упрямый болгарин!

— Он очень мил, господин Стамболийский!

— Как же — «мил»! Знаю я его! В этом доме не я, а он хозяин. Делает все что ему заблагорассудится.

Княгини рассмеялись. А брат их все так же продолжал прикрываться газетой.

— Упрямство — прекрасная болгарская черта, господин премьер! С такими подданными можно чудеса делать!

— Вы так думаете? — ответил хозяин. — Ну а как прошла охота? Из-за этого Кирчо я забыл спросить вас о ней.

— Отличная охота, господин Стамболийский!

— Давно не было такой охоты.

Только они начали рассказывать об охоте, как в дверях опять показалась стриженая голова Кирчо. На этот раз он был очень озабочен.

— Неизвестный настаивает на встрече, господин министр! Передает, привет от Горчева. «Хочу, — говорит, — его видеть, и все тут!»

Стамболийский в отчаянии махнул рукой, отстранил стоявшего в дверях Кирчо и побежал по деревянной лестнице вниз. Царь опустил газету и долгим взглядом посмотрел на дверь, за которой скрылись Кирчо и его хозяин.

— Что там происходит? — спросил он по-немецки.

Княгини в ответ недоуменно повели бровями. Скрытый плющом граммофон продолжал играть песню жнецов. Борис положил газету на колени и задумался. Княгини о чем-то тихо говорили, глядя на колосящиеся поля. Перепелка больше не пела, она словно обессилела от июньской жары.

Сбегая по деревянной лестнице вниз, Стамболийский с трудом сдерживал гнев. Ему и раньше приходилось сталкиваться с упрямством и нахальством своих единомышленников, которые постоянно досаждали своими просьбами и советами, но этот, в канотье… Демократия! Вот она, демократия!

Во дворе Стамболийский огляделся, ища глазами визитера. В это время перед ним выросла знакомая фигура. Шляпу человек держал в руках. У него были русые, разделенные пробором волосы и голубые глаза. В них читалась тревога…

— Майор! — воскликнул Стамболийский.

— Я, бай Сандьо.

— Чего тебя носит нелегкая в этакую жарищу?

— Плохие, новости, бай Сандьо!

— Ну что там? — спросил Стамболийский, неохотно протягивая ему руку. — Уж не подожгли ли Софию? А может, яхты потонули?

— Хуже, бай Сандьо!

— Говори, в чем дело.

— Военные готовят переворот.

Стамболийский улыбнулся, взял его под руку и повел к беседке.

— Нельзя терять ни минуты, бай Сандьо! — вырывался майор.

— Вечно ты паникуешь, дружище! — похлопал его по плечу Стамболийский. — Я за тобой эту черту еще во время тырновских событий заметил. Ну, говори, говори, в чем дело!

Они вошли в беседку, сели. Майор перевел дыхание.

— Вчера вечером я выехал из Софии, — начал он, — и к ночи прибыл в Пазарджик. Повсюду только и говорят о готовящемся перевороте. Идет перегруппировка воинских частей. «Оранжевая гвардия» нигде и головы не показывает. Передушат нас как котят!

— Это все?

— Да разве этого мало?

— Так вот, парень, слушай, что скажет тебе бай Сандьо! Во-первых, собирай-ка ты свои манатки, во-вторых, бери ноги в руки, а в-третьих, катись отсюда, чтобы я тебя больше не видел! Сию же минуту отправляйся туда, откуда явился! Понятно?

Майор оторопело смотрел на него.

— Терпеть не могу паники, — продолжал Стамболийский. — Особенно сейчас, когда весь народ занялся уборкой урожая…

Майор все так же смотрел на него широко раскрытыми голубыми глазами, в которых читался испуг. Он не мог поверить своим ушам. На лбу у него выстудили капельки пота. Он машинально перекладывал канотье из одной руки в другую.

— Все, что ты мне рассказываешь, — досужие вымыслы софийских политиканов. — Стамболийский повысил голос: — Они распускают по кофейням слухи и домыслы, а серьезные люди, вроде тебя, майор, попадаются на их удочку. Просто удивительно, как ты мог им поверить!

— Но, бай Сандьо…

— Никаких «но», никаких «но»! Давай отправляйся восвояси, пока я тебя не арестовал!

— Вот и Горчев из Пазарджика тоже…

— Если ты настоящий земледелец — успокаивай людей. И Горчева и других! Паника — опасный советчик! О каком перевороте может идти речь? Его величество сидит себе спокойно на веранде, а ты мне говоришь о перевороте. Это что еще за фантазии, майор?! Ты бредишь, что ли? Он наверху со своими сестрами. Разве ты его не видел?

— Извини, бай Сандьо, — совсем другим тоном сказал майор, — а охрана здесь есть?

— Какая еще охрана?

— Твоя личная.

— Ты же знаешь, что есть. Зачем спрашиваешь?

— Слушай, бай Сандьо, — понизил голос майор, — есть у меня одна идея…

— Какая идея?

— Идея, бай Сандьо…

— Майор, — прервал его Стамболийский, — ты, никак, спятил?

— Сейчас самый подходящий момент, бай Сандьо. Сейчас или никогда!

Бледный и злой, Стамболийский повернул голову в сторону веранды, долго смотрел в том направлении, к чему-то прислушиваясь. Потом, тряхнув майора за худые плечи, сказал:

— Ты болен, дружище!

— Сейчас самый момент, бай Сандьо! Самый момент арестовать его!

— Тише, майор!

— Я тебя только об одном прошу, бай Сандьо! Дай мне разрешение арестовать его, а уж я все сделаю сам, с ребятами из охраны. Ты только не мешай.

Стамболийский снова схватил майора за плечи и тряхнул изо всех сил, чтобы Заставить замолчать. Майор зашатался, выпустил из рук канотье.

— Если ты через пять минут не исчезнешь, — прошептал Стамболийский, — я прикажу тебя арестовать! Я сам арестую тебя!

Майор наклонился, поднял канотье, стряхнул с него пыль и с горечью произнес:

— Прощай, бай Сандьо, не ожидал…

— Ты слышал, что я сказал? — кричал ему вслед Стамболийский. — Слышал?

— Мы упустили последний шанс! Последний шанс!

И, не прощаясь, майор, задумчивый и сокрушенный, медленно побрел к калитке, надевая на ходу шляпу. Стамболийский смотрел ему вслед, бормоча про себя какие-то угрозы, но майор уже не слышал его.

Бледный и взволнованный, Стамболийский отошел от беседки и увидел в нескольких шагах от себя царя.

— Пришлось немного понервничать. Сентиментальная история. Что поделаешь, и мы живые люди…

— В политике нет места сантиментам, господин Стамболийский, — улыбнулся Борис, — не правда ли?

— Именно так, ваше величество!

Они поравнялись друг с другом и вместе пошли на веранду, где их ждал обед.

На Софию опускалась июньская ночь. В небе загорались звезды. Один за другим вспыхивали уличные фонари. Журналист осторожно пробирался к штабу заговорщиков, прислушиваясь к ударам своего сердца. Об этом своем страхе и обо всех перипетиях впоследствии он напишет книгу, из которой мы узнаем подробности о том, что произошло в ту роковую июньскую ночь.