Камен Калчев - Генеральная проверка

— Что ты говоришь, профессор?!

— То, что есть на самом деле, генерал!

— Что же нам делать?

— Я уже сказал…

Профессор отошел от карты и спросил:

— Мы сможем устроить встречу с Георгием Димитровым?

Генерал вздрогнул:

— Ни в коем случае! Ничего хорошего из моей встречи с этим человеком не получится! У нас с ним старые счеты, еще с войны.

— Но он имеет авторитет среди масс. Это интеллигентный человек…

— В том-то и дело!

— Тогда давайте вызовем Луканова. Это их секретарь по организационным вопросам. Может быть, он согласится встретиться.

— Могу ли я рассчитывать на него?

— Давайте попробуем, генерал! В конце концов, выбора у нас нет, а время не ждет.

Они обменялись понимающими взглядами, как заговорщики, — так они и прежде делали в трудные минуты жизни.

А трудные минуты были везде и у всех. Так думал и секретарь по организационным вопросам Тодор Луканов, направляясь в этот день на работу в Партийный дом. Он знал о сомнениях некоторых товарищей относительно правильности позиции, занятой Советом партии. Слышал он и о бунтах, инспирируемых в ряде мест сельской буржуазией, и о том, что в них принимают участие рабочие. Когда товарищи спрашивали его, что делать, он отвечал, как было записано в принятых советом резолюциях, и ссылался на высказывания Маркса и Энгельса об авантюризме в революционной ситуации. Но в душе он с тревогой спрашивал себя: неужели это и есть революция, которую подготавливали столько поколений борцов? И нужно ли рисковать жизнью рабочих ради министерских кресел для кучки политических самозванцев, защищающих интересы сельских живодеров? Не сведется ли дело лишь к смене декораций все в той же пьесе? Луканов был человеком принципов, уважал порядок, дисциплину, обладал трезвым и холодным рассудком. Его приводила в ужас сама мысль о возможном кровопролитии, пугали испытания, которым может быть подвергнут народ. Он считал, что народ еще не готов к свершению исторического подвига, к решительному выступлению, к последнему бою. Совсем иной была революция в его представлении — подготовленной, организованной, с баррикадами, развернутыми знаменами и орудийными салютами, с высоким сознанием жертвенности во имя всемирного счастья. А что сейчас? Драка из-за жирного куска! Мелкие распри! Провинциальные амбиции, жажда власти!

Когда ему сказали, что и за границей газеты уже пишут о перевороте, давая ему самые противоречивые оценки, он лишь снисходительно улыбнулся, потому что сам читал в оригинале зарубежную прессу и отлично знал о ее любви к сенсациям и громким заголовкам. Он успокоил себя и других поговоркой «Все в диковину только поначалу» и посоветовал людям, чтобы занимались своим делом, крепили дисциплину и повышали уровень марксистской теоретической подготовки. Все это рано или поздно пригодится, когда наступит решительный час, когда грянет последний бой, когда народ пойдет на баррикады. А сейчас еще рано! Нельзя впутываться в авантюры! Нельзя поддаваться на провокации! Такими были выводы, к которым пришел Луканов.

Когда ему сообщили, что и Москва интересуется событиями в Болгарии и запрашивает по радио, какова позиция коммунистической партии, он сказал с досадой: «Там не знают, каково положение в стране! Не знают фактов! Так что пусть не торопятся с прогнозами!» При этом он имел в виду не столько Коммунистический Интернационал как руководящую силу международного движения, сколько секретаря Исполнительного бюро Коминтерна Васила Коларова. Ему были хорошо известны эрудиция и марксистская подготовка Коларова, спорить с которым он не хотел.

А Васил Коларов уже излагал свою позицию на страницах «Правды». Спустя многие годы он писал:

«Военно-фашистский переворот 9 июня застал меня в Москве. Весь тот день я не выходил из своего кабинета, так как предстояло открытие пленума Исполнительного Комитета Коминтерна. Телефонный звонок оторвал меня от работы. Звонили из ТАСС.

— Товарищ Коларов, в Болгарии произошел переворот. Правительство Стамболийского свергнуто, к власти пришло правительство во главе с Александром Цанковым.

— Достоверно ли это сообщение и нет ли каких-либо подробностей? Нет ли сообщения о сопротивлении перевороту, о линии поведения коммунистической партии? — спросил я у звонившего.

— Никаких подробностей нет.

— Прошу вас, как только получите какие-либо дополнительные сведения, немедленно сообщите их мне».

И далее:

«Охваченный этими мыслями (хотя у меня и не было точных данных о действительном положении в стране), я написал статью о перевороте 9 июня. Она была напечатана в «Правде» (12 июня 1923 г.). Разумеется, я не мог утверждать, что Болгарская коммунистическая партия подняла массы на борьбу против путчистов — в сотрудничестве с Земледельческим союзом или самостоятельно. Но подчеркнул со всей определенностью, что «единственно коммунистическая партия… имела бы нужный авторитет у масс, чтобы поднять их на борьбу во имя рабоче-крестьянского правительства», и предупредил, что «если новому правительству удастся удержаться у власти, то надо считать несомненным, что наступление капитала в Болгарии пойдет полным ходом и все фурии капиталистической реакции обрушатся на коммунистическое и рабочее движение».

Именно на эту статью товарищи намекали Луканову, но он ее не читал и не желал читать, чтобы не усиливать свою тревогу и не вносить путаницу в головы других, хотя инстинктивно чувствовал, что «путаница в головах» уже началась, и это еще больше оправдывало его твердое решение соблюдать нейтралитет. Нет, он не собирается таскать каштаны из огня! Нет, им не удастся поколебать: его! Под «ними» он подразумевал Коларова.

В сущности, сейчас он как раз переживал трудный момент в своей жизни. Луканов перешел мост Львов и направился к Партийному дому. Вид многоэтажного здания, построенного на собранные рабочими средства, успокоил его, нацелил на большие дела, к свершению которых призывала его, Железного человека, как Луканова называли за твердость характера, история. Здесь у него был письменный стол, телефон, здесь были удобные залы заседаний и множество книг на различных языках, в безупречном порядке выстроившихся на полках… И папки, и копии документов… и газеты, которые он каждое утро просматривал до начала рабочего дня… На стенах его кабинета и залов заседаний висели портреты Маркса и Энгельса, а рядом с ними — недавно принесенный кем-то портрет Ленина. Луканов часто смотрел на эти портреты, и их вид каждый раз вселял в него еще большую уверенность в правоте того дела, ради которого он трудился и которое должно было когда-нибудь свершиться, обдуманное и подготовленное по всем правилам революционной науки, изложенной в огромных трудах Маркса и Энгельса. Не авантюры, а строгая и логическая обоснованность!