Камен Калчев - Генеральная проверка

«…В стране воцарился свирепый фашистский террор!»

Секретарь Исполкома Коминтерна Васил Коларов пишет в своих мемуарах:

«В связи с тревожными сообщениями из Плевена от имени президиума Коминтерна Центральному Комитету была направлена срочная телеграмма, в которой нашей партии рекомендовалось войти в соглашение с Земледельческим союзом и правительством Стамболийского для организации совместной борьбы против путчистов».

А вот и текст самой телеграммы:

«Москва, 14 июня 1923 года. ЦК Болгарской коммунистической партии. София. Мы встревожены известиями, что вы препятствуете ведущейся в Плевене борьбе против нового правительства. Верны ли эти сообщения? Насколько мы можем судить отсюда, положение требует совместных и решительных действий даже в союзе со Стамболийским. В противном случае нынешнее правительство сумеет закрепиться у власти и разгромит коммунистов. Серьезно обдумайте положение, припомните тактику большевиков во время бунта Корнилова и действуйте без колебаний».

«Эту телеграмму, — пишет Коларов, — я отправил по каналу нашей радиосвязи. Но, посчитав, что одной только телеграммы недостаточно, решил незамедлительно сам отправиться в Болгарию и там, на месте, сделать все для исправления ошибочной позиции, занятой нашим Центральным Комитетом. Получив разрешение на это, я 16 июня отбыл в Севастополь, откуда должен был морем нелегально пробраться в Болгарию. Меня сопровождала группа подходящих для такого случая товарищей, в числе которых были военные — Каравасилев и Боян Былгаранов, а также товарищи, хорошо знавшие побережье у Варны, где нам предстояло высадиться, чтобы установить связь с товарищами из города. 18 июня мы прибыли в Севастополь и там встретились с товарищем, в задачу которого входила подготовка и обеспечение нашего морского путешествия. Нам предстояло пересечь море на только что отремонтированной моторной лодке. Но свирепствовал шторм, и о немедленном отплытии не могло быть и речи. В мучительном ожидании мы были вынуждены провести в Севастополе несколько дней… Около полуночи 21 июня, неся в руках свой нехитрый багаж, мы спустились в севастопольскую бухту, где на волнах покачивалась наша моторная лодка. Разместившись в ней, мы отправились в путь…»

В то время как «Спаситель» качало на волнах Черного моря, в Софии получили телеграмму и воззвание Коминтерна к болгарским рабочим и крестьянам «подняться на борьбу против правительства белогвардейских путчистов». В телеграмме и воззвании коммунистам рекомендовалось выступить в союзе с крестьянскими массами и с оставшимися в живых вожаками Земледельческого союза. Тревожным событиям в Болгарии была посвящена и статья в «Правде», но ни воззвание, ни статья не были опубликованы в газете «Работнически вестник».

Наступили жаркие летние дни. Между 1 и 6 июля состоялось заседание партийного Совета для обсуждения возникших между Коминтерном и Центральным Комитетом партии разногласий. Члены Совета были встревожены — впервые лучшей в секции Коминтерна партии, которую всегда приводили в пример, надо было отвечать за свои ошибочные действия. Сможет ли она найти выход из столь сложной ситуации?

— «Мы встревожены известиями, что вы препятствуете ведущейся в Плевене борьбе», — читал Димитров.

Члены Совета сидели около круглого стола в большом зале заседаний: Тодор Луканов, Христо Кабакчиев, Никола Пенев, Тодор Петров, Антон Иванов, Коста Янков.

Георгий Димитров продолжал читать:

— «…Верны ли эти сообщения?»

Луканов встал с места и начал нервно прохаживаться по залу. Димитров читал спокойным голосом, медленно, сосредоточенно, как бы стараясь запомнить каждое слово. Остальные, хотя каждый из них уже был знаком с этой телеграммой, сейчас слушали Димитрова очень сосредоточенно, с глубоким вниманием и горечью в душе. Им хотелось думать, что произошло какое-то недоразумение, что товарищи в Москве не знают положения в Болгарии, но, узнав о нем, поймут их, оправдают занятую ими так называемую позицию девятого июня. Слова упрека, адресованные им самым высоким форумом мировой революционной мысли, причиняли им боль. Как могло произойти подобное недоразумение? Кто может быть арбитром я судьей в этом конфликте?

— «…Серьезно обдумайте положение, припомните тактику большевиков во время бунта Корнилова и действуйте без колебаний…» — Димитров положил листок телеграммы перед собой, обвел взглядом присутствующих и повторил, сам не замечая того, скорее для себя: — «Действуйте без колебаний!»

Его слова прозвучали отрывисто и как бы повисли в воздухе. А Луканов продолжал ходить взад-вперед по залу, заложив руки за спину, и, время от времени расправляя согнутые плечи, вздыхал.

— Бунт Корнилова! — сказал он, остановившись и повернувшись к сидящим за столом. — Вот что значит незнание обстановки на месте, незнание фактов.

— Но ведь мы послали им доклад и резолюцию по вопросу о нейтралитете. Как же они могут не знать? — вмешался в разговор Кабакчиев, снимая очки и протирая запотевшие стекла.

— Недостаточная осведомленность, неточность сведений, — говорил Луканов, продолжая ходить от окна к столу и обратно. — Отсутствие фактов, отсутствие аргументов! Я считаю, товарищи, что после того, как будут представлены необходимые факты и материалы о положении в стране до и после девятого июня, нас поймут. Там увидят, что мы были правы, заняв позицию нейтралитета. Болгарская коммунистическая партия не может таскать каштаны из огня для кучки зарвавшихся мелких буржуа, проливать кровь рабочих ради министерских кресел для этих выскочек. Для чего? С какой стати? Оправдает ли нас история?

Он начинал задыхаться при одной мысли об этих «зарвавшихся буржуа», сидящих в министерских креслах!.. Он не мог спокойно думать о тех, кто заполнял зал заседаний парламента, вспоминать их хамское поведение. Ему все еще слышались вопли их главарей, призывавших к расправе с коммунистами и интеллигентами, на сельских и городских собраниях.

— Нас поймут, поймут… — повторял он. — Иначе и быть не может! Такова логика истории, логика развития. Я убежден в этом, как убежден в том, что нахожусь сейчас в этом зале, а не на улице…

— Да, вы правы, товарищ Луканов, — неожиданно перебил его Димитров, — но что, если положение изменится? Если сами события заставят нас пересмотреть нашу позицию? Разве мы этого не сделаем?

Он произнес слово «пересмотреть» очень тихо, но тем не менее, четко и определенно, потому что не мог иначе — оно так и рвалось из его уст. Он должен был произнести его, хотя и сознавал, что вызовет этим гнев у Железного человека, который и так с трудом сдерживал себя в этот напряженный момент.