Камен Калчев - Пробуждение

— Смотри, как потеплело! И костер лучше не разжигать, а то поднимется ветер и огонь перекинется на дом.

— Верно, — сказала старуха и снова погрузилась в небытие давно минувших лет, когда шел другой снег и другие метели заметали землю. Боже мой, какое это было время! А потом — потом она потеряла мужа, похоронила сына! И сейчас они с внучкой сидят у окошка, как кукушки, считая свои года. Ей стукнуло 75, а внучке — 21, в самый раз: одной помирать, другой замуж идти. Только вот запамятовала, когда умер муж. Да и был ли он когда? Она совсем забыла его. Жил он на земле или не жил? Наверное, все-таки жил, потому что у них родился сын, а у сына — Марийка. А что случилось с сыном? Куда он пропал? И почему больше не появился — взглянуть на дом, на дочь… и на жену. А она где? Похоронили? Когда это было и было ли вообще? Неужели снега да дожди начисто смыли все в памяти? Что за люди теперь вокруг? Обманывают или говорят правду? Она их не знает, да и знать не хочет, сколько бы ей ни объяснили, что они ей родня. Слушает она, что ей говорят, а ничего не понимает: их слова толкаются в ее уставшее сознание, толпятся, шумят, грозятся, иногда вспыхивают, словно фонарики, гаснут и снова появляются, чтобы напомнить о том, что она еще жива и отмеренные ей дни еще не кончились, как иногда ей казалось, когда в сознании чуть брезжил свет воспоминаний. Все понемногу прояснялось: она видела образы, слышала голоса. Однажды она услыхала и голос мужа — из какой-то ямы, в которую были свалены и тела других повстанцев 1923 года. Она даже где-то читала, что из этой общей могилы двоим удалось убежать. Он был одним из них. Отправилась она его искать, но по дороге все перезабыла. Ее нашли за селом, недалеко от заброшенной сукновальни. Она лежала ничком и не могла встать. А когда ее подняли и положили в телегу, чтобы отвезти домой, она набросилась на своих спасителей, называя их фашистами и убийцами. С большим трудом удалось ее успокоить. Когда она проснулась на следующее утро, спросила внучку:

— Сколько лет прошло?

— Пятьдесят, — ответила та.

— А почему тогда он не возвращается?.. Ведь он женат.

— Задержали на таможне.

— Кто тебе сказал?

— В газете прочитала.

Старуха задумалась. А потом снова спросила:

— Далеко эта таможня?

Девушка не ответила. Она уткнулась лицом в подушку и плакала. Горькие слезы сдавили горло, плечи тряслись, но старуха смотрела тупым, безразличным взглядом в окно и ничего не понимала. Потом засмеялась.

— Я его найду. Где бы они его ни спрятали, найду. Я знаю, где таможня.

Встала, прошаркала к двери и вышла во двор. Девушка внимательно следила за ней — что будет делать и куда пойдет. Конечно, бабушка дальше двора не ушла — ворота заперли на металлический засов, а открыть его у нее не было сил.

Так проходили дни и месяцы. Сменяли друг друга времена года. Шли дожди и снега, а старуха все так же сидела на стуле у окна, смотрела во двор и все спрашивала, сколько лет прошло. Но кто мог на это ответить? Внучка и та не знала точно, сколько лет прошло С ТЕХ ПОР (когда их расстреливали и сбрасывали в общие ямы), потому что потом наступили времена других расстрелов.

Целых три года ее отец, тогда еще совсем юноша, скитался с партизанским отрядом, пока не пришла долгожданная победа. В честь этой победы Марийка была названа «дитем свободы». Но незадолго до того, как она родилась, ее отца объявили «врагом народа». Арестовали, год он провел в тюрьме и умер. Потом умерла и мать. Марийка, «дитя свободы», осталась у своей бабушки Марии, имя которой носила.

И стали жить две Марии в одном доме. Две Марии — большая и маленькая, — помогали друг другу. Сначала старшая Мария помогала младшенькой. Это было не так уж и трудно, потому что бабушка любила внучку как свое собственное дитя — ухаживала за ней, кормила самым вкусным, что только могла приготовить, шила платьица, заплетала косички, по ночам укрывала, водила в город, чтобы показать дома и улицы, площади с памятниками, и рассказывала ей о давно прошедших временах. А маленькая Мария то и дело спрашивала: что да как, да почему, дергала бабушку за подол, чтобы рассказывала и не останавливалась.

Старшая Мария была женщиной образованной, учительницей сырневской начальной школы, хотя и совсем недолго, потому что после разгрома восстания ее уволили. Со времени работы в школе остались только далекие воспоминания и любовь к детям. Она попыталась поступить куда-нибудь служащей, чтобы и сыну дать образование, но ее никуда не принимали, даже рассыльной в школу. И поэтому ей ничего не оставалось, как вместе с братьями обрабатывать огород. Держала она и две-три овцы, корову и целый двор птицы. Так, с трудом сводя концы с концами, она выучила сына до третьего прогимназиального класса, что по-нынешнему равняется восьмилетке. Вынесла его партизанские мытарства. Как могла помогала их отряду. А потом на ее долю выпало воспитывать и его дочурку. Всю свою любовь она перенесла на девочку, потому что одно дело воспитывать собственного ребенка, а совсем другое — внучку!

Потому-то и стала Марийка большой умницей и болтушкой. Выступала на сельской сцене, читала стихи, играла на аккордеоне, ставила пьесы, в которых играла все главные роли. А бывшая учительница сидела в клубе в первом ряду. «Вся в отца», — говорила она, улыбаясь сквозь слезы.

Девочка просто цвела в пионерском галстуке. Старшая Мария сразу же замечала ее в толпе ребят и никогда не ошибалась. Сердцем чувствовала.

Нетрудно понять, что пришло самое большое счастье в семью двух Марий, когда вышло постановление о реабилитации Гиньо Петрова Гинева. Созвали специальное собрание и перед всем селом прочитали постановление. Зачитали и биографию героя. Потом началась литературно-музыкальная программа. Марийка играла на аккордеоне — ей исполнилось десять лет, и ее артистические способности уже начали проявляться. А старшая Мария плакала в первом ряду, тихо и беззвучно, только текли по щекам слезы.

После литературно-музыкальной части обе Марии устроили дома пир на весь мир, а организовал и подготовил все бай Стефан, который знал толк в обедах и традициях. Зажарили самого большого барашка. Нацедили из бочки красного вина. Испекли и баницу, домашний пшеничный хлеб. На семейный обед пригласили и секретаря партийной организации — когда-то, в пору коллективизации, он работал вместе с Гиньо. Из Тырново приехал доктор Москов. Он поддерживал с сельчанами старые связи. Когда-то давно открыл здесь, в Сырнево, амбулаторию и родильный дом. К тому же обещал помочь в том, чтобы село было включено в дачную зону, а старые крестьянские дома взяты под охрану государства. Он и сам намеревался построить здесь дачку, чтобы на старости лет жить на лоне природы, рыбачить на речке Сырненке.