Вадим Сикорский - Капля в океане

— Родня-а… ну родня-а… А Манька-то Ильяшкина тебе как приходится?

— Это из Котенкова-то? Двоюродная сестра.

— Родня-а… Это твой брат-то, выходит, в Кашкине погорел?

— Ну-у.

Чернякову нравилось, хотя немножко и раздражало, это одновременно и удивленное и утвердительное «ну», обозначающее «да», но как бы и подталкивающее к дальнейшим рассуждениям.

Старуха:

— А сестра-то из Котенкова, Манька-то, как живет? Замужем?

— Четверо детей.

— Ух ты, четверо. Куда ж их столько?

— Силы есть, а свету нету, вот и рожают.

Очередь от скуки прислушивалась к разговору и тут дружно захохотала. Старуха, все так же покачивая головой, опять протянула свое «родня-а»… Молодая женщина, провожающая старуху, весело, хоть и смущенно, взглянула на мужа, совсем юного милиционера с нежными щеками.

— Чего-то больно много, — деланно изумлялась старуха. Еще энергичнее покачала головой и улыбнулась так, словно хотела сказать что-то смешное, но сохранила это про себя. Но это смешное проступало и проглядывало сквозь весь ее облик, искрилось в каждой ее крепкой молодой морщинке.

— И телевизора нет ведь, — продолжал развивать свой успех и свою шутку парень. Но тут сам не выдержал и захохотал.

— А ты давно в деревне-то не был? — спросила старуха.

— Был в позапрошлом году. Располагал на день, а добирался неделю.

— Чего так?

— Разлив. Обь-то тот год разводнилась-то, аж домой не захочешь, аж к невесте.

— А ты сам-то в городе?

— Ну-у. Шофер. У начальства.

— Не пропадешь?

— Не получится. И химичить не химичу, а на жизнь хватает.

Он подмигнул милиционеру, и опять все засмеялись. А парень уже чувствовал себя артистом, выступающим перед очередью. Но тут по радио объявили посадку на «Ракету». Парень взял старухин мешок с привязанным к нему бидоном, из-под крышки которого торчала тряпичная бахрома, баул, свой чемодан и зашагал. Старуха, все усмехаясь, простилась с милиционером, молодой его женой и поспешила за парнем.

— Хоть теперь не одна, он тебя и ссадит где надо, — торопливо крикнула вслед молодая милиционерша.

Черняков заторопился, ему хотелось занять переднее место с самым лучшим обзором, но тем не менее он оказался в хвосте и досталось последнее место. Хорошенькая стюардесса, которой очень шла синяя речная форма, заботливо бегала по салону, кого-то усаживая, переставляя чемоданы.

«Ракета» тронулась, вышла на крылья, и Черняков даже цокнул языком, оттого что впервые с такой скоростью мчался по воде. Вдоволь насладившись скоростью, он погладил подлокотники авиационного кресла, встал и подошел к буфетной стойке, где та же стюардесса уже возилась с нехитрым хозяйством.

— У меня к вам просьба.

Стюардесса выпрямилась и внимательно посмотрела на него.

— Я художник, — соврал он, — специально еду на пейзажи выбрать подходящий. Потом вернусь уже с мольбертом.

Стюардесса улыбнулась понимающе.

— Видите ли, мне бы хорошо для лучшего обзора переднее место.

— Там мой шофер. Я все устрою.

Она быстро прошла к парню, и он тут же встал.

— Пожалуйста, занимайте, — сказала стюардесса.

— Первое место в нашей власти, — шутовски провозгласил шофер и посмотрел на стюардессу. А потом вылупил разухабистые, навыкате, как и его кадык, глаза на Чернякова. И предложил: — А может, вы, товарищ художник, заместо берегов нас с Диночкой срисуете? Берега что, берега ничто, а мы как-никак живые. И очень может даже быть украшение этих мест. И очень подходящая пара.

Сказав, он сделал глотательное движение, и его кадык опустился и поднялся в длинном горле как лифт. Стюардесса засмеялась.

— Обязательно, — весело пообещал Черняков.

Он, поблагодарив, занял переднее кресло. На соседнем дремала розовощекая старуха. А стюардесса уже откупоривала бутылки с водой и продавала пассажирам бутерброды. Черняков ни есть, ни пить не хотел, но, дождавшись, когда шофер наконец оторвался от буфета, а пассажиры утихомирились, подошел к ней.

— Ну приглядели чего? — спросила стюардесса.

— Я ведь не грибы ищу, надо, чтобы берегом прямо по душе полоснуло.

— У нас сегодня буфет-то небогатый.

Черняков смотрел на ее слегка подкрашенные губы, странные на обветренном лице. На маленький носик, серые глаза с крепким взглядом.

— Бутылочку воды.

И хоть был маленький столик рядом, пил стоя.

— Не мешаю, Дина?

— Нет, пожалуйста, — она улыбнулась на это «Дина» без предварительного взаимного знакомства.

Он наблюдал, как быстро и ловко и уже совсем не обращая на него внимания, она готовит бутерброды. Следил за ее точными четкими движениями. Руки обветренные с огрубевшей кожей. Но он заметил, под рукавами брезжила кожа нежная, незагорелая, первозданная. И от этого закрадывалась жалость к ее рукам. Сочувствие.

— А почему задержались с отправкой? — спросил он.

— Масло потекло в моторе. Думали даже, не справимся за ночь. Да все мы как взялись, за ночь сделали. Нам-то неинтересно стоять, невыгодно.

Голос у нее тоже обветренный.

Длинный шофер уже спал в своем кресле. А Чернякову все окрестные пейзажи заменила Дина. Его удивила откровенность, с какой она сразу стала отвечать на его вопросы. Некоторые он не имел бы права и задавать. Разговаривая, она продолжала хозяйничать в своем буфетике, что-то мыла, протирала, резала. И с непостижимой откровенностью и доверчивостью рассказывала о себе:

— Отец пьяница, бил мать, пропивал получку. Все время уходил куда-то, а совсем не разводился. Хороший работник, мастер на все руки. А характером упрямый зверь. Я в отца.

— Тоже зверь?

Как хорошо она смеется, от всей души, и зубки прелесть, подумал Черняков.

— Нет, мастер на все руки, — сквозь смех объяснила она. — С четырнадцати лет работала, училась, малярничала. Получала сто двадцать — сто тридцать. А отец приносил в получку тридцать. А от тарелки супа за уши не оттащишь. Так кто же командовать должен? Потом ушел из дома. Совсем. И вдруг я встретилась на заводе с его новой женой. Я штамповщицей была, и она тут же работала, в другом цехе. И отец тут же. Ну, я этой его кудрявой обнове все высказала как есть, так что с нее стружка пошла.

В глазах Дины сверкнул давний гнев.

— Больше родных нет?

— Младшая сестра. Был еще брат, спортсмен.

Она говорила твердо и четко и резала хлеб.

— Штангист. Борец. Его хотели заманить в шайку, он не пошел. Боялись, выдаст, и порешили. Мать у нас добрая, сердечная, и вот на нее все несчастья. Муж ушел, сына зарезали. Ничего, я ей помогаю. Не оставлю. Главное, сестру выучить, чтоб школу не бросила, все работать просится.

— А где они, здесь?

— Нет, на Дону. Я сама с Дона. Да вот все о Сибири мечтала. Леса люблю.

— Как же вы помогаете-то, самой, наверное, не хватает?