Вадим Сикорский - Капля в океане

Дина усмехнулась.

— Получаю сто пятьдесят. Совмещаю стюардессу, матроса и буфетчицу.

— Трудно?

— Все трудно, если работать. Приходится и драить, и грузить продовольствие. Из-за безобразия. По договору с пароходством УРС обязан продукты доставлять на борт.

— Что это за зверь УРС? Вроде урсус, медведь.

— Управление рабочего снабжения. Они должны сами доставлять нам продукты. И грузить сами. А не выполняют обязанности.

— Потребуйте.

— Чего требовать-то, у них рабочих нет, платят мало, вот все и бегут. Ничего, сама таскаю, справляюсь, привычная.

— А полегче работы нет?

— Специальностей хватает, я и шофер, и моторист судовой. И штукатур. И штамповщица. Больше специальностей лучше. Мало ли что в жизни может быть. А здесь мне пока нравится, на свежем воздухе, людей видишь. И платят хорошо, и форма.

— Замужем?

Она не смутилась, видно, и к этому вопросу привыкла.

— Нет. Пока не выучу сестру, не выйду. Тут один офицер уж так ухаживал… Да я боюсь. Насмотрелась дома. Все хороши, пока с букетиками ходят. А потом… И еще я ж половину денег матери отсылаю. А кому это интересно.

— Начальство хорошее?

— Капитан больно гонористый. Ему двадцать восемь лет, а разговаривает… — В глазах ее снова сверкнул гнев. — Ненавижу его. Цыкает на всех. Вот дублер его, какой сейчас ведет, золото. Ты чего же лужу пустил?

Она кинулась к мальчику, задумчиво стоявшему около ближайшего к буфету кресла. Улыбаясь и ласково журя его, вытерла лужу. Потом куда-то увела.

Вскоре «Ракета» сбавила ход, стала причаливать. Черняков увидел Дину у правого борта с канатом. Здоровенный рыбак на заправочном причале продавал свежую рыбу и был по-детски обижен, узнав, что на нашей «Ракете» нет пива. Дина рядом с этим рыбаком казалась игрушечкой. Но, вызывающе задрав голову, она торговалась с ним и требовала за свои деньги еще одного окуня, а рыбак ей всучивал язя. Наконец рыбак плюнул и сказал:

— Да ты такая, что на вот тебе и окуня, и язя, и еще подъязка. Только пива в другой раз привези хоть две бутылочки.

Дина улыбнулась:

— Ладно.

Быстро сунула авоську с рыбой в какую-то дверцу в буфетике, вернулась. «Ракета» отчалила. Рыбак басил вслед сипло:

— Не забудь пива-то. Три рыбины в подарок выторговала.

— Да твои язи и подъязки даром не нужны, глистов только разводят.

Рыбак усмехнулся и махнул рукой. Черняков сперва вздрогнул от этого неожиданного слова в прелестных устах, но, глядя на суровое уверенное лицо Дины понял, что для нее это чисто деловой факт и никакого эстетического значения не имеет.

Перед следующим причалом проснувшийся длинный шофер разбудил старуху, и на лицо ее сразу же вернулось прежнее озорное выражение. Может быть, оттого, что путешествия такие для нее редкость, и в этом есть праздничность, а такое выражение по праздникам у нее, наверное, обычно и бывает. Шофер помог ей сойти и до Томска дежурил около Дины. И даже помог ей перетащить какой-то мешок. Улучив момент, уже перед самым Томском, Черняков сказал Дине:

— Я бы очень хотел с вами увидеться в нерабочее время.

Она усмехнулась:

— У нас опять масло потекло, наверное, до утра задержимся в Томске. Ребята сказали, сами справятся, меня отпустили к подруге.

— Как я вас найду?

— А никак. Если хотите, в семь на танцах.

— На каких танцах?

— А тут в парке.

— У входа?

— Ну-у. Только если мы застрянем до завтра, а если нет…

— Я вас найду! Номер «Ракеты» знаю.

— А теперь до свидания, а то вы на меня так смотрите, даже нехорошо.

Дина опять усмехнулась и стала заниматься своими делами.

Идя от речного вокзала к автобусной остановке, Черняков любовался старинными деревянными домами, резными наличниками и карнизами. Сходится же такое: в окнах, например, этого старинного музейного дома сияют лампы дневного света, а напротив в таком же — трикотажная фабрика. Все здесь так: обтекаемое, крылатое судно пришвартовывалось к прошловековому деревянному дебаркадеру, там, где Дина из-за язей торговалась. Впрочем, и он сам, кандидат наук, как-то вполне совмещается с Диной, в сущности чернорабочей. Ну и что же тут особенного.

Дина пришла на танцы. В платье, в туфельках на высоких каблуках. Ну и что же, что с теми же обветренными глазами и руками.

— Это мой аварийный запас, — усмехнулась она, демонстрируя платье и сумочку.

Перед входом на танцплощадку были вывешены правила, написанные черной краской на большом полотне.

— Видите, — сказала Дина. — Не будь аварийного запаса, меня бы сюда и не пустили согласно первому пункту.

Черняков стал читать вслух, не сдерживая смеха. Правила состояли из пяти пунктов:

— «1. На танцевальный вечер следует приходить в соответствующей одежде. Одежда должна быть чистой, опрятной и удобной для танца.

2. Не рекомендуется произвольно исполнять танцы, не указанные в программе, искажать рисунок танца, ломаться и кривляться, нарушать установленное положение рук.

3. Выполнение указаний и замечаний дирижера танцев для всех является обязательным.

4. Запрещается на танцевальной площадке курить и находиться в нетрезвом состоянии.

5. Лица, не выполняющие настоящие правила, удаляются с танцевальной площадки без возврата стоимости билета».

— Обещаю не искажать рисунок танца, не ломаться, не кривляться и, главное, не нарушать установленное положение рук, — сказал Черняков. — И тут императив. И тут не обошлось без руководства.

Они долго и счастливо танцевали, и правила их не тяготили. К дому, где жила подруга Дины, пришли поздно. Черняков вдруг поцеловал Дину. Лицо ее стало сразу речным, суровым, взгляд матросским.

— Это лишнее, — резко сказала она и исчезла за дверью.

Неужели тот длинный шофер с кадыком как лифт теперь его соперник, медленно идя к гостинице, думал Черняков. Опасный соперник. Высокий, наглый. Математикой и вычислительной техникой с ним не поборешься.

Когда на обратном пути из Томска «Ракета», уже другая, разгонялась от очередного причала, капитан каждый раз по радио объявлял: «Ракета» вышла на крылья», или просто: «Вышли на крылья». Черняков подумал, что, кажется, и он тоже «вышел на крылья». А может быть, все забудется? И он снова погрузится в тяжелую воду будничной жизни, повседневных забот? Нет, он все-таки вышел на крылья! Иначе и не объяснишь. Такое объяснить не поможет ни Гоббс, ни Лейбниц, ни Нейман. Но все до конца легко может объяснить одна мимолетная улыбка Дины, один ее несдающийся взгляд, одно слово, произнесенное ее обветренным голосом.

«Средь шумного бала, случайно…» Нет, это вовсе не нелепо, так оно и есть: ее черты покрывает тайна. Даже если это обветренные черты.

Люди создали море.