Ференц Каринти - Будапештская весна

С Гертой я договорился, что она не придет провожать меня на вокзал: во-первых, у нее и без меня миллион дел, а во-вторых, мы оба не хотели прощаться при всех. Договорились, что за полчаса до отъезда она забежит ко мне в номер. Однако наше прощание не удалось. Герта опоздала, прибежала взволнованная и в слезах. Оказалось, ее вызывал к себе начальник отдела и как следует отчитал. К нему поступила жалоба, что она недостойно вела себя с гостями конгресса, что ее видели даже в Западном Берлине, где она веселилась в одном из ресторанов. Все это Герта рассказала мне в те немногие, оставшиеся нам минуты.

А тут еще как назло сломался ключ в замке, и мы никак не могли выйти из номера. Мне давно было пора быть в вестибюле. Супруги Мерени, наверное, рвали и метали. С меня пот лил градом, но отпереть замок я так и не смог.

Тогда я начал барабанить кулаком в дверь в надежде, что кто-нибудь услышит и поможет нам открыть. История получилась, прямо скажем, пренеприятная. Больше всего переживал я за Герту.

Спустя некоторое время на мой стук пришла горничная. Она быстро вызвала слесаря, и он освободил нас, открыв дверь.

Схватив свои вещички, я сломя голову помчался вниз, а Герте пришлось незаметно скрыться в конце коридора.

На Восточном вокзале, как нарочно, нас провожала Шатци. Я потихоньку попросил ее не делать из-за меня неприятностей Герте, так как виноват во всем я один. Она уверяла, что понимает меня и что ни о чем не надо беспокоиться.

В вагон я сел в подавленном настроении. Супруги Мерени не разрешили мне даже помочь внести их чемоданы в купе, а сделали это сами. Огромная дорожная сумка фрау Аделе была набита до отказа.

Я зашел в свое купе и решил: будь что будет. Через несколько часов я буду дома и засяду за свою любимую работу.

На границе при проверке паспортов повторилась та же самая сцена, что и в прошлый раз.

— Фрау Мерени?

— Да.

— Господин Мерени?

— Доктор Мерени!

Такая же сцена повторилась и на венгерской границе.

— Товарищ Мерени?

— Доктор Мерени!

— Извините, — сказал офицер-пограничник и, повернувшись ко мне, спросил: — Товарищ Донати?

— Доктор Донати!

Старый профессор вспылил:

— Послушайте, шутить будете со своими друзьями, но не со мной.

— А я и не думаю шутить. — И я с невинным видом взглянул на профессора.

— Почему же вы дурачитесь и называете себя доктором?

— Не собираюсь. Вот посмотрите сами. — С этими словами я протянул профессору свой паспорт. — Взгляните и вы увидите, что тут написано: доктор Донати.

— Тогда почему же вы не называли себя так раньше?

— А я не люблю этим хвастаться.

Профессор разозлился еще больше. Поезд наш запаздывал, и Мерени совсем вышел из себя.

— Какое безобразие! Да это просто-напросто саботаж! Ну дайте мне только приехать, я покажу их министру!

Супруга попыталась было успокоить профессора, но он грубо набросился на нее:

— Заткнись! И не пытайся оправдывать подобное свинство!

На будапештском вокзале мы расстались с профессором без рукопожатия, холодно кивнув друг другу.

Под Новый год я получил письмо от Герты, которое она прислала мне на адрес театра. Она писала, что очень одинока, что у нее никого нет и в рождественскую ночь она сидела одна у праздничной елки. С работы ее уволили, и помочь ей не мог даже ее влиятельный знакомый, да он и не пытался помочь, чтобы не вызвать подозрений. В письме ее не было упрека, лишь одна печаль. Дальше она писала, что с голода не умрет: ей обещали давать переводы. Сейчас она почти все время сидит дома, да ей и не хочется никуда выходить, не хочется никого видеть. Она решила немного украсить свою комнату: повесить гардины, связать скатерти. И хотя ее теперешнее положение довольно безнадежно, она все равно постоянно думает обо мне.

Я написал ей ответ, ломая голову над тем, как бы ей помочь… Но как это сделать из Будапешта?..

На мое письмо Герта не ответила. Я написал ей еще два раза, но ответа так и не получил. С тех пор я ничего не слышал о ней…

С профессором Мерени мы встречались очень редко и совершенно случайно. При встрече он обычно насмешливо спрашивал меня:

— Ну, господа писатели, как там у вас дела?

Однако самая интересная встреча произошла у меня с ним в один из последних дней октября 1956 года. Я ехал на велосипеде в Пешт (никакой транспорт из-за мятежа не ходил) и возле собора Кристины столкнулся с супругами Мерени.

Они, видимо, очень спешили. Старик был в надвинутой на глаза шляпе, его супруга — в платке и старенькой шубке из искусственного меха. В руках они тащили туго набитые узлы и чемоданы, а на самом профессоре и его супруге, видимо, было надето по два-три платья. За ними бежала маленькая черная собачонка.

Я не смог спокойно проехать мимо и, соскочив с велосипеда, поздоровался с ними:

— Господин профессор! Фрау Аделе! Куда же вы?! Куда?!

Однако они не хотели меня замечать и шли своей дорогой.

— Что с вами? — не отставал я от них. — Как вы относитесь к теперешним событиям?..

— Мы ничего не знаем! — оборвал меня Мерени. — Мы оба болели и только сегодня поднялись с постели. Мы ничего не знаем!

— И все же что, по-вашему, у нас происходит? Чем все это кончится?

— Мы ничего не знаем и не желаем говорить об этом.

— Но все же какое-то мнение у вас имеется?

— Нет у нас никакого мнения.

Позже я понял, что шутить в те тревожные дни было с моей стороны некрасиво, но я не мог тогда удержаться.

— Какая хорошая у вас собачка! — сказал я и спросил: — Маленькая венгерская овчарка?

— Нет, не овчарка, — быстро ответил профессор.

— Тогда, наверное, из породы пуми?

— Нет, не пуми, а пудель. Все?

— Пудель? — удивился я. — И не подстрижена?

Старик растерянно заморгал глазами:

— Как это не подстрижена?

— Очень просто, подстригают все тело, на голове, оставляют прическу, на ногах — сапожки, на хвосте — этакий бонбон.

— Что вы говорите? — удивленно спросил Мерени.

— Что слышали: прическу, сапожки, бонбон! Вот так-то! Это выглядит очень мило.

Профессор ошалело уставился на меня:

— Скажите, а других забот у вас сейчас нет?!

Года два спустя газеты известили о смерти профессора Мерени, не забыв упомянуть о его заслугах. Спустя несколько дней после похорон была опубликована статья Мерени об опасной теории академика Лукача и зиждущейся на ней порочной практике. Это была разрывная пуля, которую профессор послал в своего противника, казалось, уже из могилы.

А спустя полгода, а может, даже раньше, одна газета коротко сообщила о том, что «скончалась вдова Мерени Анталне, урожденная Аделе Грубер».

Я люблю смотреть старые ленты кинохроники. В прошлом году один мой друг повел меня на киностудию, где мы отобрали кое-что для просмотра в домашних условиях. На одной из лент был увековечен орущий Муссолини, выступающий перед войсками, которые быстро бежали по экрану. На других лентах оказались автомобильные гонки, во время которых одна из машин, сбив ограждение, врезалась в трибуну; затем — бой быков, пожар в универмаге, бомбардировщики, оставляющие за собой белые хвосты дыма и разрывы бомб на земле; парк возле замка, олени, черные лебеди на пруду; круглый стол на каком-то важном совещании, где беззвучно шевелили губами важные господа в черных парах, и тому подобное.