Ференц Каринти - Будапештская весна

— Ничего, самая обычная шутка, — тихо ответил я, чтобы нас не услышал профессор.

— Что еще за шутка? — удивилась женщина.

Я понял, что мое остроумие не оценено по достоинству, и потому сухо сказал:

— Я сделал это от всего сердца, но если — нет, то — нет.

— Ах так, — задумчиво произнесла моя собеседница и, взглянув на меня, добавила: — Хорошо, подождите меня после заседания в вестибюле.

Это была Герта. И вдруг все в том скучном зале показалось мне совсем другим, уже не таким скучным, даже сам академик Мерени. Стоило мне хоть на миг снова увидеть ее, как по всему телу пробегал ток. Я с нетерпением дожидался конца заседания.

Я сразу же заметил Герту в толпе. Она была в коротком кожаном пальто спортивного покроя. Герта спросила меня, куда мы пойдем. Я ответил, что целиком полагаюсь на нее и надеюсь, что она найдет поблизости какое-нибудь уютное местечко.

Герта подозвала шофера одной из служебных машин и сказала, куда ему ехать. Мы очутились в маленьком, но очень уютном ресторанчике. За роялем сидел седоволосый мужчина и пел старые берлинские песенки. Пел он на берлинском диалекте, видимо, о чем-то очень смешном, так как все весело смеялись, но я содержания песни не уловил.

Герта рассказала мне, что старик за свои песни сидел при нацистах в концлагере, где заболел туберкулезом. Врачи ему запретили играть и петь, тем более по ночам, но он не может без этого жить.

Нам подали гуляш, который ничего общего не имел с нашим венгерским гуляшом, зато пиво было превосходное. Герта посоветовала мне влить в кружку пива маленькую рюмочку водки. Мы говорили о Томасе Манне. О нем тогда все говорили. Он был приглашен на конгресс в качестве почетного председателя, но из-за болезни не смог присутствовать на нем и прислал делегатам пространное письмо.

Затем Герта рассказала, что в детстве ей удалось побывать в Египте, где ее отец находился в археологической экспедиции. Там она услышала легенду о Иосифе Прекрасном, которая ей очень понравилась. Частично она тогда проделала путь, по которому, по преданию, прошел и молодой Иосиф, когда попал в рабство. И сейчас большую часть страны занимают пустыни, и вся жизнь в основном сосредоточена в долине Нила. Слушать Герту было интересно. Свои собственные впечатления она искусно переплетала с вычитанным из книг. Так, когда она увидела пирамиды собственными глазами, то под впечатлением прочитанного о странствиях Иосифа ей показалось, будто сфинкс заманивал ее и даже что-то шепнул.

Затем зашел разговор о жизни.

Выяснилось, что Герта разведена, а ее бывший супруг, уж не помню точно, то ли женился вновь, то ли сбежал на Запад. Я дипломатично полюбопытствовал, чем они занимались с мужем в годы гитлеровского режима. Этот вопрос нисколько не обидел Герту, так как до меня ей его задавали и другие иностранцы. Она объяснила, что муж ее медик, что они находились в тылу, а сама она не была ни нацисткой, ни патриоткой, а просто работала в музыкальном издательстве в Лейпциге.

Мы выпили еще пива с водкой и разговорились об искусстве. Герта призналась, что обожает церковную музыку и в детстве сама пела в церковном хоре произведения Баха, Генделя, Моцарта, Верди и Брамса. Теперь она член партии и разделяет идеи материализма, однако, не в пример некоторым своим коллегам-догматикам, не видит ничего плохого в церковной музыке, поскольку композиторы прошлого могли выразить чаяния народа только в такой музыкальной форме…

Затем мы пешком пошли по ночному городу в сторону отеля. Взяв ее под руку, я спросил, есть ли у нее любовник. Она ответила уклончиво: мол, и да, и нет. Один из них — ее начальник. Он занимает довольно высокий пост, намного старше ее, женат, но жена его парализована и разъезжает в кресле-коляске. Это, разумеется, не любовь, а просто дружеская привязанность, необходимая для того, чтобы не оказаться в полном одиночестве.

Между тем мы подошли к отелю. Герта со свойственной ей непосредственностью зашла ко мне в номер и осталась у меня. Утром ей пришлось очень рано встать, вызвать такси, заехать домой переодеться и забрать какие-то материалы, необходимые для утреннего заседания.

В тот день я чувствовал себя сонным, но мне уже было интересно присутствовать в зале, и я ни за какие деньги не покинул бы его. Герта была в черной юбке и желтом свитере с глухим воротом. Она успела даже забежать в парикмахерскую и выглядела свежей, красивой и элегантной. Она сновала взад и вперед по залу, переводила, что-то записывала и, казалось, совсем забыла о моем существовании. Меня это огорчало.

Когда она подошла к профессору Мерени и подала ему какую-то бумагу, то, наклонившись к Мерени, незаметно пощекотала мне шею.

Вечером мы договорились с Гертой, что ей лучше всего перебраться ко мне в номер, чтобы каждое утро не спешить сломя голову домой переодеваться, тем более что комната супругов Мерени находилась в другом крыле, и нам не трудно было сохранить все в тайне.

Я проводил Герту на машине до ее квартиры. Она на скорую руку побросала в чемодан кое-какие вещички, и через четверть часа мы уехали в отель. Герта сказала тогда, что не любит своей квартиры. Она обладала удивительными организаторскими способностями, и я с наивной радостью пользовался своим привилегированным положением: мог легко достать билеты в театр или куда-нибудь еще, и все это буквально за несколько минут.

Нам все время хотелось быть вместе, и мы, позабыв об осторожности, были вместе. Герта всегда находила какой-нибудь повод, чтобы зайти в нашу ложу. Дело дошло до того, что и в ресторане мы стали сидеть за одним столом. Все это, разумеется, не ускользнуло от внимания супругов Мерени. Каждая минута, проведенная врозь, причиняла мне и Герте боль. Мы ревновали друг друга ко всем и всему, а я ревновал ее даже к работе: мне хотелось, чтобы она занималась только мною.

К моему удивлению, Герта тоже стала обращать внимание на многие мелочи. Так, когда во время одного из перерывов мексиканская актриса попросила меня принести ей из гардероба шубу, Герта, позеленев от злости, набросилась на меня:

— Сделай так, чтобы я тебя не видела! Уезжай отсюда куда хочешь! В Будапешт, в Мексику или Гонолулу!..

Почти все ночи напролет мы просиживали с Гертой в барах, ресторанах или у меня в номере. Пили вино и говорили обо всем на свете. Она рассказала мне о своих любовниках. Один из них погиб на фронте на Балканах. Это была ее первая и самая сильная любовь. С ним она ходила в одну школу в Лейпциге. Замуж за него не вышла, но, узнав о его гибели, хотела наложить на себя руки и порезала себе вены, но чудом осталась в живых. Была она также знакома с одним французским офицером из оккупационных войск. Из-за него у Герты были даже неприятности, но вскоре офицера откомандировали. Потом довольно долго у нее никого не было…