Ференц Каринти - Будапештская весна

Золтан очень быстро забыл о своем отпускном билете, так как последнее время все его мысли были заняты Юткой. Близость девушки возбуждала его, наполняла беспокойством, его медленные, ленивые движения стали быстрее. Сам он этого не замечал, но от внимания Ютки это не ускользнуло. Целый день Золтан внимательно наблюдал за Юткой, следил за каждым ее движением, подмечая ее привычки, стараясь узнать о ней как можно больше, и все это жадно впитывал в себя, словно боялся, что его краткосрочный отпуск действительно вот-вот кончится. Когда же они оставались наедине, он сразу просил девушку, чтобы она рассказала о себе.

— Нечего мне рассказывать. Жизнь у меня неинтересная… — Ютка пожимала плечами.

Временами девушка сама начинала что-нибудь рассказывать, но редко доходила до конца, замолкая на полуслове. В такие моменты она как-то странно выпячивала губы и уже не отвечала ни на какие вопросы.

Из этих отрывистых рассказов у Золтана сложилось мозаичное и далеко не полное представление о Ютке. Целыми днями он с нетерпением ждал того момента, когда наконец останется с ней наедине, и очень сердился и даже ревновал ее, когда она уходила из дому по каким-нибудь своим делам. Когда же девушка хозяйничала на кухне, Золтан не мог усидеть в своей комнате и четверти часа. Он выходил следом за ней в кухню и принимался помогать ей перетирать посуду или просто наблюдал, изредка перекидываясь с ней словечком. У него не было сил дождаться вечера, который, по обыкновению, принадлежал только им двоим. Несколько минут он, стоя позади Ютки, которая перемывала тарелки, рассматривал ее прозрачную бледную кожу, сквозь которую на висках просвечивали крохотные голубые жилки, на стройную шею, поросшую светлым пушком. Его лицо оказалось так близко от шеи девушки, что он не выдержал — обнял ее за плечи и хотел поцеловать. Ютка резко обернулась, словно ее укололи иголкой.

— Вот сумасшедший!.. — тихо воскликнула она и почти сердито оттолкнула Золтана, выронив при этом из рук стеклянную кружку, расписанную яркими цветами. Кружка с грохотом упала на пол и разбилась, и Ютка чуть было не заплакала от досады.

— Что ты жалеешь эту дрянь? Не то сейчас время!..

Девушка с отчаянием посмотрела на разбитую кружку и начала собирать осколки.

— Я ни на что не гожусь, — сказала она таким трагическим тоном, что Золтану захотелось утешить девушку. — Не трогай меня, пожалуйста, а то я здесь все расколочу…

После этого Золтан старался не пугать Ютку своими неожиданными порывами. Быстрая смена настроений у девушки будила в нем любопытство. Ему казалось, что за каждым словом Ютки скрывается какой-то тайный смысл.

Однажды утром к Ютке пришел какой-то мужчина. Он передал ей письмо, после чего она проговорила с ним в передней около четверти часа. Сколько ни пытался Золтан после ухода незнакомца выведать у Ютки, кто к ней приходил и зачем, это ему не удалось. Девушка отвечала, что ей принесли письмо, да и только.

В тот же день после обеда, когда супруги Турновские прилегли немного отдохнуть, а Гажо, по обыкновению, исчез из дому, Ютка сама подошла к Золтану и неожиданно сказала:

— Давай оставим это. Не приходи больше ко мне, очень тебя прошу…

От этих слов Золтан буквально пошатнулся, так что пришлось ухватиться за спинку кресла, чтобы не упасть. Внутри у него все так и похолодело. Он знал, что ему сейчас нужно выйти из комнаты, вероятно, даже уйти из этого дома, переехать жить в другое место, но сделать это он был не в силах.

— Я не хотел ничего плохого, — сказал он, покраснев.

— Я знаю, — проговорила девушка, теребя пальцами край зеленого свитера. — Но я не хочу сейчас влюбляться. Пойми, сейчас нельзя…

— Я тебя чем-нибудь обидел?…

— Что ты! — Ютка нервно передернула плечами. — Неужели ты не понимаешь, что тот, кто в теперешней обстановке может радоваться, — это бесчестный человек!..

— А кому повредит, если ты будешь радоваться?

Ютка встала и подошла к открытому окну. Выглянула на улицу, по которой трое вооруженных венгерских солдат тащили на веревке худую облезлую козу.

— Если бы ты знал, что они сделали с моим старшим братом… — уже совершенно другим тоном сказала она…

К вечеру они оба забыли о том, что хотели расстаться: он то и дело выскакивал за ней из комнаты в кухню, затем оба тайком выбегали в темный коридор, чтобы хоть на минутку остаться вдвоем.

— Иди сюда, — тащила его за собой девушка и, приблизив его лицо к своему, шептала: — А ты знаешь, что у тебя пестрые глаза?

Глаза у Золтана с самого рождения были голубыми, небесного цвета, и в них плавали крохотные, похожие на облачка, точечки. За эти глаза его еще в школе дразнили пестроглазым.

— Как ты могла заметить? — спросил он с удивлением.

— Два года я работала ученицей у оптика. Не веришь? — Ютка игриво склонила голову набок. — А ну-ка покажись! Скажи, ты бывал в Италии? Меня, когда мне было десять лет, родители возили в Венецию. Но я до сих пор все отчетливо помню. Там по небесно-голубому морю взад и вперед сновали лодки с кирпично-красными парусами. Песок на пляже был горячим-горячим, а воздух в палатке так нагревался, что трудно было дышать… Знаешь, какое соленое там море! Помню, я выкупалась, а ветер в один миг высушил на мне воду. На коже осталась соль, и от нее мне было очень щекотно. — Ютка остановилась около стола, за которым работал Золтан. — Скажи, кто ты? Что ты за человек? Неделю назад я даже не подозревала, что ты где-то живешь на свете…

Золтан глубоко вздохнул. Ютка казалась ему такой необыкновенной, что порой он сомневался в реальности ее существования. Но девушка стояла с ним рядом, спрятав замерзшие руки в рукава платья.

— Живет человек на свете, и дни летят один за другим: утро, вечер, сегодня, завтра, самые обыкновенные, самые простые… И вдруг появляешься ты, все перепутываешь, словно большой ребенок. И в голове у меня все перемешалось… Словно все это имеет какое-то значение.

В тот же самый вечер к Турновским прибыл неожиданный гость. Дверь открыл Золтан. Перед ним стоял представительный господин в очках. Сняв шляпу с седой головы, он назвался доктором Миклошем Тордаи-Ландграфом.

Золтану уже приходилось слышать это имя. Бросив украдкой любопытный взгляд на гостя, он провел его в комнату к Турновским, а сам вышел. По вечерам во время бесконечных разговоров упоминались имена многих людей, в том числе и Миклоша Тордаи-Ландграфа, брата государственного секретаря по делам юстиции, который жил в их доме на горе Напхедь.

Золтан дважды слышал историю, из-за которой Турновские считали себя патриотами. Свояку инженера Жигмонду Силади, довольно известному юристу, преподававшему право в Эгерской академии и спасшему за лето от депортирования много еврейских семей, однажды понадобилось поговорить с государственным секретарем о деле одного еврея, которым он занимался, и он попросил Турновского свести его с Тордаи-Ландграфом. Спускаясь как-то в лифте вместе с братом государственного секретаря, Турновский сказал ему: