Ференц Каринти - Будапештская весна

— Я тоже не могла заснуть…

Самолет, точно назойливый, упрямый овод, снова зажужжал у них над головами. Золтан, прислушиваясь, недовольно втянул голову в плечи.

— Вы задумывались над тем, что здесь, в Будапеште, в тесноте, затаившись в домах и подвалах, живут миллион или даже полтора миллиона человек? И эти полтора миллиона знают не хуже нас с вами, что не пройдет и нескольких недель, как от города останутся одни дымящиеся развалины, знают, а сделать ничего не могут… Сидят, как в мышеловке…

Девушка движением головы отбросила назад спадающие на лоб волосы.

— Я сейчас все думаю, сохранился ли тот дом на проспекте Юллеи, где мы раньше жили. Хотя переселились мы оттуда еще десять лет назад. Странный такой — в Будапеште, а дом деревенский… Во дворе стойка для выбивания ковров, зеленая водозаборная колонка, густое ореховое дерево с качелями и еще клетка для кролика — его держала семья тетушки Томпа с первого этажа. Глупый такой крольчишка! Когда его выпускали, он весело прыгал по траве, подпускал к себе нас, детей, ел с рук и доверчиво глядел на нас своими большими голубыми глазами, точно хотел жить вечно. А его вскоре прикончили ударом колуна в голову… У меня довольно часто появляется желание сходить туда, посмотреть на дом хотя бы издали и убежать. Но я уверена, что вернусь с полдороги от одной только мысли, что вдруг и от него ничего не осталось…

Золтана все еще лихорадило, даже зубы стучали. Он неуклюже, грубовато схватил девушку за руку и приник к ней, сквозь тоненькую рубашку чувствуя, как она дрожит. Ютка прижалась к нему, поглаживая холодными тонкими пальцами волосы на его затылке.

— Вам сколько лет? — спросила она.

— Двадцать два. А… тебе?

Девушка заплакала. Золтан почувствовал на своем лице ее теплые слезы.

— У него были точно такие же волосы… Он был таким же высоким и неуклюжим, как медведь…

— Кто?

Ютка не ответила, приникнув к плечу юноши. В воздухе разорвался снаряд. Они прислушались, не слышно ли нового взрыва.

— Неужели теперь так будет вечно? Дождемся ли мы чего-нибудь хорошего?

С неба опять обрушился адский грохот.

Гажо чувствовал себя в Будапеште очень неуютно: он никак не мог привыкнуть и к столичным улицам, и к шумному, многолюдному городскому дому; как потерянный бродил он по квартире с широкой мягкой мебелью, покрытой чехлами, смотрел на угрюмые старые портреты. Разговаривать с Турновскими ему тоже не хотелось. Встав рано утром и сделав все, что нужно было по дому, Гажо спустился на второй этаж к Марко, чтобы поговорить с ним о шахтерских делах, о Диошдьёре, об общих знакомых. Однако Марко охотно говорил лишь о металлургическом заводе, на котором он проработал полгода, на шахтах же он побывал только несколько раз. Поэтому он больше сам расспрашивал Гажо и довольно скоро перевел разговор на другую тему. Его интересовало, что думал Гажо о том, почему русские ведут эту войну, и особенно о том, что теперь будет с господской землей. На такие вопросы Гажо старался не отвечать и поэтому снова перевел разговор на шахтерские темы.

— Интересно, что же теперь будет с Керекешем?

— А кто это такой — Керекеш?

— Мастер, про которого я рассказывал.

Марко почему-то всегда хотелось спать; и сейчас он зевнул и, запустив пятерню в густые, нечесаные волосы, рассмеялся:

— Это единственный вопрос, который тебя волнует на ближайшее будущее?

— Почему же? Меня вообще интересует, что будет после войны.

— А я почем знаю?.. Преступников, вероятно, привлекут к ответственности и строго накажут.

— А кто накажет? Я?

— Хорошо бы, правда? Нет, не ты. Полиция, суд…

— Словом, не я?

Марко снова засмеялся и сказал:

— Может, и ты, если пойдешь в судьи или в полицейские… Скажи, а что бы ты тогда сделал с этим Керекешем? Набил бы морду?

— Сейчас я этого не знаю… — ответил Гажо, нахмурившись.

Однажды под вечер в квартиру к Марко зашла Мария, дочка привратника. По дому Мария большей частью ходила в брюках, а по вечерам иногда играла на рояле. Это была высокая, стройная, светловолосая, красивая девушка, хотя и поговаривали, что у нее чахотка. На этот раз ей был нужен сам Марко.

— Пойдемте скорее, папа просит вас зайти к нему, — испуганно сказала она. — Опять пришел Шинкович, и совсем пьяный.

Марко накинул на плечи шинель и, прихватив с собой Гажо, чуть ли не бегом последовал за девушкой. Дядюшка Жига жил в маленькой квартирке, двери которой выходили прямо во двор.

Один из жильцов дома, по фамилии Шинкович, огромного роста, прекрасно сложенный мужчина с черными усами, от которого так и разило палинкой, размахивая револьвером, угрожал старому привратнику. Он не обратил никакого внимания на появление двух мужчин и, продолжая быстро расхаживать взад и вперед по крохотной кухоньке, выкрикивал угрозы с таким видом, будто собирался разнести весь дом в пух и прах.

— Я вам покажу, какой я человек! С порядочными людьми я добрый, но, если мне под руку подлец попадется, я за себя не отвечаю… Помню, в Житомире был со мной такой случай. Приводят ко мне одного типа, и он начинает передо мной дурака валять, юлит: «Господин унтер-офицер, так, господин унтер-офицер, этак…» Что такое?! Меня обдурить вздумал? А этот револьвер ты видишь?! — В пылу рассказа он поднес пистолет к самому носу дядюшки Жиги, который совсем растерялся от страха. — Так оно и было. А вот возьмем другой случай, когда я в тридцать втором учителем был… — Не слушая испуганного бормотания привратника, пьянчуга размахивал пистолетом… — Если ты собрался меня одурачить, сказал я ему, то ты сильно ошибся…

Марко, глядя куда-то в пустоту, присел на краешек ящика из-под угля и, докурив сигарету, затушил ее о край железного ведра для мусора, затем медленно встал и подошел к Шинковичу:

— Будет лучше, если вы сейчас же пойдете спать.

— Ну посмотрим… — В упор уставившись на Марко мутными глазами, Шинкович обошел его несколько раз, а затем, резко повернувшись, неожиданно приставил к его груди пистолет и осклабился: — Боишься?

Марко спокойно посмотрел на пьяного:

— Нисколько!

— Выходит, по-твоему, я пьяный, раз ты меня спать посылаешь?..

Марко вытащил левую руку из кармана и оттолкнул от себя пистолет.

Пьяный несколько секунд постоял перед ним, закрыв глаза, а затем открыл их и пробормотал:

— А что ты скажешь, если узнаешь, что я командир взвода, а? Или ты и этому не веришь? — Положив пистолет на ящик, он вытащил документы, дрожащими пальцами перебрал их и сунул под нос Марко. — Ну, видишь, взводный я или не взводный?

Светловолосый парень небрежно заглянул в документы и спросил:

— Ну и что из этого следует?

— А то, что со мной нужно обращаться почтительно! — С победоносным видом пьяный убрал документы в карман и, нашарив там пачку «Дарлинга», вытащил ее: — Вот, бери, подыми.