Алла Калинина - По образу и подобию

С утра лило как из ведра, хлюпало, грохотало, вдруг налетал ветер, и в стекло начинало барабанить, словно кто-то испуганный, нуждающийся в помощи в безумной тревоге рвался в мое окно, тряс рамы, пробовал стекла, а я не отзывался, молча смотрел, как бушует стихия. Что она могла мне сделать здесь, в городе, за стенами, за окнами, я был защищен, надежно упрятан. Хорошая жизнь. А едва кончился дождь, позвонила Сима.

— Ты ко мне сегодня не собирался? Не приезжай, — проговорила она невнятно, скороговоркой, — я что-то после давешнего совсем раскисла, не сплю вторую ночь, плачу, мне отдохнуть надо.

— А может, привезти чего? Вы только скажите…

— Ничего мне не надо. А ты вот что, Жорик, езжай-ка ты к Михаилу, посмотри на него, пока жив еще старик. Только я ему звонить не буду, ты сам как-нибудь, и помни, он важная шишка, профессор, ты к нему с почтением, он это любит…

Звонить так звонить, почему бы и нет? Пока я набирал номер, ветер вдруг упал, и внизу во дворе стало тихо. Я открыл окно, влажный воздух принес острый запах мокрых тополей, серые клочья уже бессильных туч торопливо неслись над крышами, и казалось, солнце уже стоит на старте где-то за углом, приготовилось, напряглось и сейчас хлынет.

— Я вас слушаю, — раздался в трубке бодрый старческий голос. — Кто говорит? Кто?

Я назвался еще раз.

— Я вас не помню, — живо откликнулись на том конце, — но это неважно, приезжайте, если хотите, я дома, я теперь всегда дома, потолкуем. У вас адрес есть? Запишите, как до меня добраться.

Я ехал и удивлялся, чего это напридумывала Сима, старик сконтачил легко, охотно и ничуть не показался мне ни важным, ни надутым, наоборот, вполне демократический старик. Дверь мне открыла очень толстая немолодая женщина в коротком халате и старых тапочках.

— Да-да, пожалуйста, папа у себя, пойдемте, я вас провожу, — и пошла впереди меня по длинному коридору, тесно заставленному книжными шкафами, пыльные книги напиханы были кое-как, то стопками, то плашмя, то вверх ногами. Из ванной навстречу мне вышел прелестный ногастый мальчик лет пятнадцати в узбекском халате и с мокрыми волосами. Он мимолетно улыбнулся мне румяным ртом и буркнул: «Здрасте». Что-то жарилось на кухне, и беспородная кошка, задрав хвост, выглядывала оттуда и плотоядно улыбалась. Из комнаты рядом мужской голос азартно кричал что-то, видимо, по телефону. Дом кипел жизнью. «Боже мой, кто они все, — думал я испуганно, — неужели и эти тоже — мои родственники? Нет, мне никогда не разобраться…» Комната Михаила Георгиевича была в самой глубине огромной квартиры, в ней царил ужасающий разгром. Постель была не застелена, а кое-как накрыта рыжим клетчатым пледом, и по буграм одеяла и сползшей на сторону подушке я понял, что ее не убирают никогда, на столах громоздились груды бумаг, лекарства, рассыпавшееся печенье, все это сползало на пол, пылилось, раздавливалось, а посередине всего этого безобразия сидел на кровати очень симпатичный старикан в желтой кофте и приветливо мне улыбался, он даже встал мне навстречу и двумя руками тряс мою руку.

— Очень-очень приятно, молодой человек. Ну так как жизнь? Как погода на дворе? Ветра нет? Я сегодня еще не выходил. Так как ваши дела?

— Дела неплохие…

— А чем вы занимаетесь?

— Я инженер, работаю в научно-исследовательском…

— Вот-вот, это очень интересно, я тоже сейчас пишу большую работу «О пути инженера в науку». Я ведь начинал в промышленности и был уже коммерческим директором крупного предприятия, но бросил все и ушел на маленькую ставку, лишь бы заниматься наукой. А вы сами откуда?

— Я из Москвы.

— Да-да, а чей вы, говорите, сын?

— Я ваш племянник, сын Саши, — я сам с изумлением слушал, как это у меня гладко получилось, я впервые в жизни произносил эти слова, но мой новоявленный дядя Миша пропустил их мимо ушей.

— Да-а-а, — сказал он длинно, — а в каких краях вы бывали? Я объездил всю страну от Кольского полуострова и Баренцева моря до Средней Азии и от Прибалтики до Сахалина. А в Швеции вы не бывали? Прекрасная страна, мне она понравилась больше всех. Я был там на одном предприятии за Полярным кругом…

Я расслабился. Все было ясно, я опоздал. Старику было все равно, кто пришел и зачем, он давно уже никого не слышал и не слушал, он жил внутри себя, в своих старческих воспоминаниях, тысячу раз прокрученных и заезженных, как старая пластинка, и потому потерявших всякую связь с реальностью. Он говорил только для себя, чтобы напомнить себе, что все это с ним действительно было и он еще жив, существует. А может быть, на самом деле было совсем не то и не так, какая разница? Он улыбался, я рассматривал его. Большой толстогубый рот с невероятной ровности новыми зубами, большие очки, а за ними коричневые, почти исчезнувшие в старческих складочках глаза, покатый лысый лоб, обрамленный седыми, давно не стриженными кудрями, щуплые слабые плечики, белые пальцы с длинными запущенными ногтями сложены на коленях. Классический образ глубокой старости. И снова сердце мое сжалось от жалости. Почему? Почему я должен был его жалеть? Ведь он прожил долгую благополучную жизнь. Доживу ли я до его лет, — я в этом сильно сомневался. А старик еще рассказывал. Речь почему-то шла про то, как батька Махно собирался лично его расстреливать, но он дал слово стать анархистом и Махно его отпустил.

— Правда, слово я не сдержал, — хитро сказал старик, и я понял, что в этом месте полагается смеяться, я хихикнул неуверенно, но он зорко раскусил мою неискренность и потерял ко мне последний интерес.

— Ну, — сказал он, поднимаясь, — очень рад был познакомиться, всего-всего вам хорошего, будьте здоровы. Так чей вы сын, я забыл? Саши? Какого Саши? Не помню. Ах, нашего Саши! Скажите пожалуйста, а я сразу не догадался. Так это, значит, вы? Очень приятно. Я очень любил вашего отца. Милочка! Проводи гостя, мне надо немножко поработать… — И, пока я выходил из комнаты, он, отвернувшись от меня, торопливо вытащил из кармана обломок печенья и сразу стал жевать, обсыпаясь крошками.

За дверью меня уже ждала Мила.

— Не обижайся, — сказала она, — он многое теперь забывает, иди сюда, поговорим, все-таки мы довольно близкие родственники. — Она провела меня в очень большую темноватую комнату с эркером и огромным столом, здесь была старинная резная дубовая мебель, на стенах картины, на полу ковер. Она смотрела на меня испытующе:

— Вот думаю, на кого ты похож? Что-то наше есть, а что — не пойму. Тебя Сима прислала? Я так и думала, другому бы в голову не пришло. Живем все как тараканы по своим щелям, ни на что не хватает ни сил, ни времени. А ты молодец, что решился. Это ничего, что я говорю тебе «ты»? Если у тебя есть вопросы, ты не стесняйся, давай, а я тебя сейчас обедом накормлю, у меня рядовой обед, но я неплохо готовлю.