Алла Калинина - По образу и подобию

В сорок четвертом году Миша защитил свою докторскую диссертацию и победу встречал уже молодым профессором, хорошо всем известным и уважаемым. Он был действительно талантлив, обладал феноменальной памятью, страстью и жадным интересом к науке, был неплохо образован. Немецкий он знал в совершенстве, французский и английский — хуже, немного латынь и греческий, прекрасно — историю и географию, особенно цифры и даты, много читал и собрал недурную библиотеку. Он обожал философию, серьезно изучал ее и любил поговорить на философские темы. Раечка же, наоборот, философию ненавидела, она считала это увлечение мужа кривлянием и умничаньем, ей гораздо милее была природа, цветы, красивые вещи, все то, что было совершенно безразлично Мише, жившему в сфере духа. Он гордился, что не отличает березу от елки, ему было безразлично, во что он одет, за столом он чавкал. Это было трагическое несоответствие характеров. И тем не менее Раечка теперь работала у него, его личным секретарем-машинисткой.

Из эвакуации вернулась постаревшая, измученная Маня, их дом в Ленинграде разбомбили, жить ей было негде. Родственники ее мужа Яши Пономарева готовы были взять его к себе, но без Мани. Маня поселилась у Раечки в проходной комнате вместе с детьми, в углу, на раскладушке. Это была ужасная, унизительная жизнь. Яша приходил к ней в гости и молчал, оставить его было негде. Оба они улыбались вымученными улыбками. Только через полгода Яша устроился в артель, где ему дали комнату на Донской улице, маленькую, полуподвальную, но это было невероятное счастье. Маня тоже поступила в артель расписывать платки батиком, у нее тоже, как и у Раечки, был тонкий вкус, чувство меры и цвета. Платки у нее получались прекрасные. В сорок восьмом году Маня обнаружила, что опухоль, которая давно, еще с Ленинграда, прощупывалась у нее в груди, стала какая-то слишком твердая и бугристая. Раечка повела ее к профессору. У Мани оказался рак, запущенный, почти безнадежный, но оперировать профессор брался. Операция прошла хорошо, Маня уже поправлялась после мучительных, вызывающих тяжелую тошноту облучений. И тут Раечка заметила, что у нее из одного соска стало выделяться молоко. Уже хорошо знакомый профессор, осмотрев ее, сказал: «Оперировать немедленно, думаю, мы захватили его вовремя». Рак оказался их семейным приговором. Профессор соперировал и Раечку тоже, жестоко, радикально, она нравилась ему, еще молодая, красивая, с нежной розовой кожей, он хотел, чтобы она осталась жива. Но Раечка возненавидела его на всю жизнь, да и что это была за жизнь? Теперь она носила в лифчике матерчатый протез, правая рука у нее отекла и стала вдвое толще левой, работу пришлось оставить, на лице ее постоянно был написан вопрос: заметно ли ее уродство? Она ненавидела не только профессора, но и себя, и свою судьбу, и протез, и все на свете. То она была уверена, что никакого рака у нее не было и профессор изуродовал ее зря, то пугалась любого прыщика, железки, мимолетного ощущения. Жизнь ее, а вместе с нею и всех домашних превратилась в ад. И тогда Миша, озабоченный своими, мужскими проблемами, однажды сказал ей: «Послушай, дорогая, ничего менять мы не будем, пусть все остается, как было, но отныне каждый будет жить сам по себе». Истерика была ужасная, она продолжалась три дня, Миша истерику перетерпел, он даже жалел Раечку, успокаивал ее, но от идеи своей не отказался, с этого времени он искренне считал себя свободным человеком, уезжал в отпуск, не оставляя адреса, не только заводил любовниц, но так или иначе доводил это до сведения Раечки, так ему было легче и проще, но в мелочах он был неясен и лжив, это давало ему свободу маневра, так нужно было для его жизни, для его науки. И Раечка, сломленная болезнью, совершила главную в своей жизни ошибку. Боясь остаться одна, без профессии, с детьми на руках, стерпела и это. «Он еще молодой мужчина, — утешала она себя в самых тайниках своей гордой души, — а я инвалид, урод, можно в конце концов понять и его, тем более что мне и всегда-то претили эти животные страсти, наверное, я была плохой женой…» Смолоду засевшая в ней уверенность, что Миша главнее и важнее ее, была в ней неистребима.

Дети росли как-то незаметно. Эдик женился и стал жить в семье жены.

С Милой дело было несколько хуже, она выросла толстой, угрюмой, ленивой девочкой, в ней развился глупый комплекс неполноценности, диковинным образом перемешанный с самонадеянностью и упрямством, — словом, Мила раз и навсегда разочаровала Раечку, у них были неплохие отношения, но влиять на Милу Раечка не могла и только вздыхала укоризненно, глядя на ее сутулую, неуклюжую фигуру, небрежную манеру одеваться, неумение следить за собой, Мила была словно и не ее дочь. Но в остальном все было нормально, Мила училась, никаких неприятностей с ней не было. Раечке было не до нее. Снова начала болеть Маня, у нее диагносцировали рецидив рака, на этот раз — легкого и плевры, через два года она умерла, и это страшное горе обрушилось на Раечку и сломило ее. Ее жизнь, защищенная любящими, родными людьми, кончилась, оставалась старость и доживание. С Мишей они притерлись и жили бок о бок равнодушно, но дружно, он давал деньги, она их добросовестно отрабатывала, ухаживая за ним, скандалы были теперь реже и какие-то более спокойные, они возникали как бы для проформы, по привычке ворчать и ссориться друг с другом. Мишу они вовсе не волновали; чувствуя приближение бури, он спокойно уходил в свою комнату, плотно закрывал дверь и садился работать, он безмерно уважал свой труд, свои идеи, книги, своих учеников. Это было самое интересное, ради одного этого только и стоило жить, а быт, глупейшие домашние дела — все это было второстепенное, неважное, и не стоило из-за этого расстраиваться. Пусть Раечка покричит, на свете есть достаточно людей, которые понимают и ценят его. Однажды, еще в детстве, Мила спросила его: «Папа, почему ты женился на маме?» Он подумал и ответил: «Потому, что она очень хороший человек». Это была правда, ему не в чем было упрекнуть Раю, кроме того, что у нее оказался тяжелый характер. Он никогда не мечтал изменить свою жизнь, зачем? В общем-то его все устраивало, он был свободен, никто не мешал ему работать.

Но потом у Милы наступил другой период, она почти возненавидела отца, угрюмо и страстно сочувствуя матери. Любовь ее к Раечке была ревнивой, тяжелой и изнуряющей еще и потому, что была почти безответной. Конечно, Раечка любила дочь, но это было само собой и внешне ни в чем не проявлялось, а если и проявлялось — то требовательностью к ней, безнадежными попытками справиться с ее тяжелым, совершенно негодным для жизни характером. И получалось, что любовь эту невозможно было отличить от раздражения и ссор, и для Милы она оборачивалась только ощущением своей беспомощности и гнетущей материнской власти, от которой хотелось освободиться ради них обеих. На это ушла вся юность, а потом Мила кончила институт и неожиданно вышла замуж, и Раечка с некоторым недоверием наблюдала развитие ее счастливой семейной жизни. Ей это казалось странным, она все ожидала, когда же они запнутся, но у Милы с мужем все шло нормально. У них родился сын, первый Раечкин внук. К внуку она сильно привязалась. Одно только мучило ее: почему же у Эдика все получилось не так? Со своей красивой и умной женой жили они плохо, отношения их были какие-то странные, полные обид, страданий, взаимных недовольств. И вот уже девять лет не было у них детей. И все-таки их единственный сын родился на следующий год. Теперь все было справедливо. И все-таки Раечка не успокоилась. Что-то мучило ее, терзало. Неужели ревность? Она любила своего веселого, делового, преуспевающего в жизни зятя и не понимала, что хорошего он нашел в Миле. Почему у нее, Раечки, личная жизнь сложилась так плохо, а у Милы — хорошо, как это могло случиться? Если бы Мила страдала, она бы, наверное, жалела ее, может быть, даже кинулась бы на ее защиту, но Мила, которой везло, раздражала ее. Этого Раечка не в силах была понять.