Алла Калинина - По образу и подобию

Внуки росли, она старела. Теперь она осталась одна из всей огромной семьи, когда, как это случилось? Раечка воспринимала свой возраст мучительно, тяжело, она стыдилась старости, как уродства, Миша же, наоборот, с возрастом чувствовал себя все сильнее, он поднимался, набирал мощь, шире видел, глубже понимал. Друзей, кроме как на работе, у него никогда не было, он не любил, чтобы в доме толклись посторонние люди, это отвлекало его, и он смолоду положил предел Раечкиным попыткам принимать гостей, заводить компании, к родне он тоже был равнодушен, все это улаживала Раечка, с одним только Семеном, мужем своей сестры Кати, любил он встречаться, он тоже был умный, знающий, книжный человек, с ним интересно было разговаривать, но он, к несчастью, рано умер, и заменять его Миша не стал никем, ему и так было хорошо, а если возникала потребность пообщаться, можно было выйти к молодежи, блеснуть, рассказать что-нибудь такое из своей богатой жизни и без забот удалиться, когда это надоест. Он был полон творческих идей и давал первый толчок работе многих молодых ученых. И Эдика, и Милу он тоже наставил на путь истинный, и всю свою жизнь потом они шли в заданном им направлении. Несчастье случилось однажды на международной конференции в Ленинграде. Михаил Георгиевич готовился к выступлению, и вдруг все поплыло у него перед глазами, сузилось поле зрения, он перестал различать цвета. Его уложили в больницу. Инсульта не было, у него оказался всего лишь спазм мозговых сосудов, но он навсегда потерял свою феноменальную память. С этого дня жизнь пошла другая, он стал стремительно стареть, как все обычные старики. Раечка делалась все тяжелее, конфликтнее, крикливее, ее отношения с Милой резко испортились, они невыносимо травили и мучили друг друга. Стало ясно, что сознание Раечки помутилось, она начала заговариваться, почти ничего не слышала и видела плохо, жизнь ей давно уже была не в радость. Умерла она в возрасте восьмидесяти трех лет в больнице, мозг ее угасал. Она звала сначала Милу требовательным сердитым голосом, потом Маню и братьев, давно умерших, потом только маму и папу, далекие видения. Миша к ней в больницу не приезжал, он был уже очень стар и берег силы. После ухода с работы жизнь его потеряла всякий смысл, он не создал себе путей к отступлению, дома было невыносимо скучно. И только тут, в глубокой старости, коснулась его сознания странная мысль, что, может быть, он что-то сделал не совсем правильно. Может быть, он что-то важное пропустил в жизни? Однажды он признался в этом своему уже взрослому внуку. «Наверное, я мало уделял внимания семье», — сказал он и тяжело задумался.

Это была правда. Не очень-то он переживал, когда Эдик через двадцать лет безрадостной жизни развелся со своей женой и вскоре женился на другой женщине. Честно говоря, Миша не очень их различал, ему казалось, они все на одно лицо. Правда, Эдик стал другой — спокойный, уверенный в себе, счастливый. Но о чем ему было и тревожиться, все у него было нормально, он сам теперь уже стал профессором.

И когда у Милочки родился второй сын, Миша тоже ничего не испытал, никаких чувств, кроме легкого раздражения. Старший внук нравился ему, потому что был на него похож, а этот — нет. Он удивился, что потом из этого ребенка постепенно вырос веселый и приветливый малый. Но в общем-то Миша и сам был легким стариком, жизнерадостным, необидчивым, нетребовательным. Единственным его врагом была скука, он не знал, как убить время, но заинтересоваться чьей-нибудь жизнью, кроме своей, не умел, да и не стоило уже. Ни в Эдике, ни в Миле, ни во внуках он не узнавал и не чувствовал себя, своего продолжения, ему эта мысль даже не приходила в голову. Целыми днями он ждал, когда придет к нему единственный его и последний друг и соратник старенькая Нина Митрофановна Воронько и поведет его гулять. Остальное его не интересовало…

Экран погас, видения исчезли. Я приоткрыл щелку и увидел только краешек чужой жизни. Зачем мне это понадобилось, зачем? Я не лгал себе, я слишком хорошо знал, какое неистребимое любопытство вызывают в людях чужие несчастья и беды, но все-таки дело было еще и в другом. Я верил в генетику, а передо мной прошла жизнь не просто каких-то незнакомых мне людей, эти имели прямое отношение ко мне, в нас гнездились одни и те же пороки и добродетели, таланты и слабости, мы с ними были одной крови. Неужели и я когда-нибудь стану похож на своего дядю Мишу, совершенно равнодушного ко всему на свете, кроме себя, неужели я уже такой? А мой отец, он — тоже? Может быть, Марго была права, может быть, она просто оказалась сильнее, решительнее Раечки? Но это все мне еще предстояло узнать. Я думал о своей стареющей двоюродной сестре Миле, как смогла она так трезво, так безжалостно и отстранение препарировать жизнь своих близких, не пытаясь ни выгородить их, ни защитить. Когда я спросил ее об этом, она ответила мне не задумываясь, сразу: «Знаешь, Юра, больше всего на свете я ненавижу ложь, я никогда не врала себе, не пыталась выкрутиться, и в них мне слишком многое не нравилось. Я была одиноким несчастливым ребенком и решила строить свою личность сама, наперекор, вопреки им, я не хотела быть на них похожа…» Все это было для нее давным-давно решено, и все-таки я усомнился: «Разве это возможно — победить свою природу?» — «Почему бы и нет? — ответила она задумчиво. — Да, в сущности, у меня и не было другого выхода…» И вдруг добавила голосом нашей старой тетки Симы: «Она не любила меня, вот в чем дело, а это нельзя ни забыть, ни простить…»

И вдруг я подумал: «А ведь моей квартирантки нет дома, что бы это могло значить?» Я пытался вспомнить, ночевала ли Ксения вчера, и не мог, последнее время я совсем перестал обращать на нее внимание. Так-так, где же она теперь обретается, моя нелепая нахлебница? Нашла себе новых покровителей? Сомневаюсь, что-то здесь не так. Я вышел на кухню, по квартире за мной пробежал голубой сквознячок. Прекрасное утро. Я налил себе чаю и на всякий случай заглянул под стол. Чемодан был на месте, крышка приоткрыта, из-под нее небрежно торчали какие-то тряпки, розовые тапочки тоже стояли рядом, уже чем-то заляпанные. Нет, надеяться было особенно не на что, от Ксении избавиться не так-то просто, зато новых проблем может возникнуть целая куча. Я не ошибся. Едва я отзавтракал и расположился с книжкой на диване, чтобы немножко отвлечься и прийти в себя после обилия вчерашней информации, как в дверь позвонили, раз, потом еще раз, еще. Я отложил книгу и спустил ноги с дивана. Звонки продолжались, требовательные, нервные. Я встал и не спеша побрел к двери, с удовольствием шлепая по прохладному паркету босыми ногами. За дверью стояла незнакомая сильно накрашенная девица в очень открытом платье.