Алла Калинина - По образу и подобию

— Здрасте! Ксения дома? — торопливо спросила она.

— Нет. А вы кто такая будете?

— Я ее подруга Вера, она вам не говорила? А когда она придет?

— Откуда мне знать? Похоже, наша милейшая Ксения у вас тоже не ночевала?

— Так, значит, удрала, — Вера досадливо потрясла головой, — так я и знала. Можно я зайду? Мне бы вещи посмотреть, вещи хоть остались?

Я посторонился, и по тому, как решительно она шагнула на кухню и сразу полезла под стол, понял, что в моей квартире она бывала не раз и все здесь ей было великолепно знакомо. Пожалуй, это была новость для меня, я ведь и впрямь надеялся, что моя нахлебница в Москве никого не знает и хотя бы гостей ко мне водить не будет. И опять я ошибся. Вера между тем небрежно покопалась в чемодане, вылезла, плюхнулась на табурет, расставив длинные загорелые ноги, и уронила на колени ладони. Она была довольно эффектная девица.

— Ну, что мне теперь делать? — спросила она меня.

— Понятия не имею. А что, собственно, случилось?

— Так вещи! Она ушла в старухиных вещах, кофточка вышитая, юбка плиссированная, туфли белые, ну еще там сумочка, помада, все такое, понимаете?

— Ничего не понимаю. Откуда она ушла? Почему в чужих вещах?

— Да это целая история. Не знаю прямо, как рассказать. В общем, познакомилась она там с одним человеком, ничего парень, не Ален Делон, конечно, но институт кончил, куда-то там его распределили, инженером, что ли, вот она и надумала с ним махнуть. Ну, а он говорит: «Пожалуйста, если есть охота, поехали…»

— Ну?

— Ну и все. Я их днем к себе пускала, я тут у одних живу, квартира у нас — закачаешься, спальня в две кровати. И Ксюха, конечно, натрепала, что она у дядьки с теткой живет, чтобы этот Валера на нее лучше клюнул. А тут, как назло, у моего Андрей Михалыча что-то там кольнуло, он у нас вообще квелый какой-то дед, вечно с ним что-нибудь. Ну пришел, а они лежат, как в кино, честное слово. Валерка под одеяло полез, а Ксюха как ни в чем не бывало говорит: «Дядя Андрей, вам обед поставить?» Он, конечно: «Нет, спасибо, я сам…» И пятится. Интеллигентный такой дядечка, нет чтобы скандал там устроить или как. Тогда Ксюха, не будь дура, вылезла из кровати, открыла шкафчик и, что там было ближе, на себя напялила. Не то чтобы она украсть хотела, вы не думайте, а так, для форсу. Ну раз она там живет, то и шкаф вроде ее, правда?

— Ну знаешь ли!

— Да вам-то что переживать? Уехала — вам же лучше. Вот у меня — это да, история. Бабка явилась, полезла в шкаф, начала меня трясти. Я ей слово дала честное, что все принесу назад, а где теперь взять? Ксения-то наша, похоже, умотала уже.

— Как же так, а чемодан ее?

— Вот в чем и дело. Если бы она с чемоданом уехала, тогда бы как-то спокойнее, а так… черт его знает, этого Валеру, может, он аферист какой?

— В каком смысле аферист?

— Ну, я не знаю, разные люди попадаются… — Вера встала и побрела к двери. — Я вам звонить буду, ладно? Может, еще объявится. В случае чего вы ей разъясните, мне из-за нее тоже гореть неохота.

За порогом она снова встрепенулась, тряхнула перекрашенными волосами, одернула юбчонку и заскакала по ступенькам на своих высоченных каблуках. Она была бы эффектная девица, если бы только не открывала рот.

И опять я попадал в какую-то нелепую историю, все это начинало мне здорово надоедать. Приключения, конечно, прекрасная вещь, но всему есть мера. Да и не в моем вкусе были эти приключения. Я устал, я словно вылез из своей шкуры и стал каким-то другим, самому себе незнакомым. И тычусь теперь повсюду, не могу найти себя прежнего. И сразу я подумал о Лильке, вот кто сразу сумел бы все поставить на место, хотя… Сложно, все сложно. Давно ли я начал понимать это? Я набрал номер и, едва услышал ее голос, быстро сказал идиотским дурашливым голосом:

— Лилька! Мне надо с тобой поговорить.

— Мне тоже, — неожиданно откликнулась она, — мне очень, очень надо. Если ты дома, я приеду, можно? Надо что-нибудь привезти?

Мы сидели с Лилькой на диване, как две подруги, приткнувшись друг к другу плечами, и говорили, говорили… На нормальном русском языке. И понимали друг друга. Хотя и это тоже было заблуждение. Это я говорил, и это меня Лилька понимала, ее, как выяснилось потом, я слушал очень плохо, а понять — совсем не понял. Увы. Бывает так, что смотришь на какого-нибудь человека или даже вещь, все равно, и кажется тебе, что ты все про него знаешь. А на самом деле видишь только поверхность, знакомое сочетание черт. Но неохота тебе, лень разбираться, думаешь, ну что там может быть еще под этой поверхностью, все я и так знаю наперечет. И вдруг выпадет случай, и убедишься — ничего не знал, ничего не понимал. Вот так и Лилька была, например, совсем не Лилька, а Лидия Константиновна Бердникова, очень уважаемый многими людьми серьезный человек. Но до меня это как-то не доходило, я все помнил, как она была еще совсем девчонкой, девятиклассницей. Сначала я ей словно бы покровительствовал, опекал ее и давал советы, она слепо доверяла мне, была мне предана и готова была каждую минуту кинуться за меня в бой. При этом я ухаживал совсем за другими девушками, а Лилька… тогда мне казалось, что она еще слишком молода, чтобы относиться к ней всерьез. Время шло, но странным образом наши отношения не менялись, мы оставались друзьями. Я ввел ее в свою компанию, Лилька знала всех моих приятелей и приходила ко мне домой запросто, не испытывая особого смущения, она лечила Марго от гипертонии, но Марго ее почему-то недолюбливала, я никогда не мог понять — почему, ведь из всех моих знакомых Лилька предъявляла на меня наименьшие права, ей вообще ничего не было нужно, а мама ей как будто бы не доверяла.

Теперь Лилька была почти перестарком, двадцать восемь лет. И, если говорить честно, я считал, что конкурентов у меня быть не может, Лилька вся, с потрохами, принадлежала мне, конечно в самом дружеском, товарищеском смысле, я же был не обязан ей ничем, я ее осчастливливал своей дружбой. Конечно, теперь она не была уже той наивной девочкой, какой я узнал ее впервые, с годами она стала спокойнее, увереннее в себе и — тверже. И в наших отношениях мы словно поменялись местами, теперь она советовала, поддерживала, утешала, как будто бы она выросла, а я все еще оставался мальчишкой, юнцом. В каком-то смысле до этого лета, наверное, все так и было. Одним словом, я пересказывал Лильке то, что узнал за эти странные несколько дней, а она слушала. Весь фокус был в том, что я ее не стыдился, а потому мог спокойно покопаться в своих переживаниях. Я искал в себе и находил дурные черты дяди и теток, пытался проследить трагические повторения судеб, чтобы не повторить привычных уже для моей семьи ошибок, — короче, ужасно был обеспокоен собой. Как всегда.

— Ну и напрасно ты переживаешь, — утешала меня Лилька, — у тебя оказалась хорошая семья, дружная. И то, что твоя мать с ними порвала, тоже ни о чем не говорит, знаешь, у всех свои сложности. Людей без недостатков вообще нет, ты тоже их не лишен, ну и что же? Так всегда бывает, это нормально. И в общем хорошо, что так получилось и ты во все это влез, это для тебя полезно, — она вздохнула.