Алла Калинина - По образу и подобию

— Да перестань ты, надоело, противно слушать!

— Послушай, Боря, что это тебя так разобрало? А ты, часом, не влюблен? Уж не в нашу ли прекрасную соседку?

— Нет, не влюблен, ни в кого не влюблен, успокойся. И слово-то ты какое нашел мелковатое, оно для детского сада годится, ну в крайнем случае для школы, а теперь… даже как-то неприлично. В нашем с тобой возрасте уже не влюбляться надо — любить. И все будет чисто, и стыдного ничего не будет. А если не способен на это, так лучше уж вообще помолчать, а то одно похабство получается.

— Ну знаешь, ты как красна девица какая-нибудь рассуждаешь. При чем здесь стыд? Любовь вещь естественная, здоровая.

— Да не о том я, — с досадой сказал Борис — У тебя любой разговор какой-то кобелячий выходит, не знаю, как с тобой говорить. Ты не любил, что ли, никого? — Голос его как-то жалко дрогнул.

Был вечер. Солнце садилось в степь, огромное, красное, оно дрожало, плющилось в струях поднимающегося от перегретой земли воздуха, а понизу уже тянуло прохладой, и камни, на которых мы сидели, остывали, и ночь наползала стремительно, синяя, звездная, и горько пахло костром и полынью. И я думал: нет, никого я еще не любил, и слава богу. Простор, свобода, и ничего мне не надо, никуда я не рвусь. О чем еще мечтать человеку?

Вот тогда Борис и начал запускать бороду. И когда мы уезжали, отказался бриться.

— Пускай побудет, — сказал со смешком, — а вдруг она меня как-то изменит или счастье принесет?

Борода и правда изменила его необыкновенно. Был мальчишечка, неприметный такой, и вдруг степенность, серьезность, строгий прямой взгляд — все как-то проявилось, стало заметным, важным — значительным. И вот теперь женится, на ком, как это вдруг с ним случилось — ничего не знаю.

Я посмотрел на часы и понял, что уже близко, каких-нибудь сорок минут осталось от всей многочасовой дороги. Вокруг была равнина, дальние деревни, перелески, рассыпанные на зеленом стада. И вдруг что-то непонятное замаячило впереди слева, не очень-то хорошо мне было видно в чужое окошко, что-то огромное, белое, неожиданное среди чистого поля — высокая колокольня, просторные строения, купола. Остро блеснули в закатном солнце золоченые оси крестов — монастырь или церковь?

— Кто спрашивал Зиновьево? Приготовьтесь, — прохрипел репродуктор.

Я встал, разминая затекшие ноги, неловко стащил с полки сумку, заторопился к выходу. Церковь видна была уже вся целиком, прекрасная, белая, какая-то удивительно соразмерная в своей огромности, за оградой теснились зеленые кущи, и ничего вокруг, равнина, пустота — русское чудо. Я спрыгнул на дорогу, никто не сошел вместе со мной. За кирпичной скобкой автобусной остановки виден был заросший, запущенный сад со свалкой металлолома посередине, мне было явно не туда. Красный торжественный «Икарус» с золотыми от вечернего солнца стеклами, такой пышный, что не верилось даже, что это именно в нем я уныло качался в кресле столько часов подряд, медленно отвернул и отчалил, открыв передо мной панораму церкви. И снова я поразился, как она была проста и совершенна. Белым чудом висела она в синем вечернем небе. Вдоль ограды шел разъезженный проселок, виднелись первые дома деревни, дальше, за широкой луговиной, видна была большая современная ферма, гараж, техника стояла, еще дальше по уходящей к горизонту серой поблескивающей ленточке шоссе весело летел красный флажок моего автобуса. Я перешел дорогу. Тишина была, простор. На картофельном поле рядом кто-то еще возился, какой-то мужичок в пестрой не по возрасту рубахе собирал после работы узелок, тяпку.

— Скажите, пожалуйста, это село Зиновьево? — Мужичок кивнул. — А как мне найти Шуленина Ивана Степановича, вот тут у меня адрес, но как-то неподробно…

Мужичок с удивлением смотрел на меня:

— Шуленина? Так какой же вам адрес? Вот он тут и есть, Шуленин, батюшка, отец Иоанн, прямо туда и ступайте.

Я похолодел. Отец Иоанн? Так вот в чем, оказывается, дело! Борис — его сын?! Только сейчас до меня начало доходить, уклончивость… оговорки… твердость и неуверенность… неясности в анкете… Столько лет мы с ним вместе, а я даже не удосужился спросить… Какой же я поверхностный, нелюбопытный осел! Что же делать теперь? А что делать, разве я не знаю Бориса? Да и какое это все вообще имеет значение? Наоборот, даже интересно, еще как интересно! Да мне просто повезло, черт возьми! Хотя нет, так выражаться нельзя, наверное, неприлично, надо сказать: как мне повезло, боже мой. Тоже нет, поминать имя господне всуе… Надо как-нибудь попроще. Мне повезло, я узнаю много нового, наконец-то я пойму Бориса, что он за человек. Но разве я этого не знаю? Он хороший, честный, талантливый человек. У меня семья, и у него семья, мы их не выбирали, но они породили нас, и мы их любим, и он, и я, вот и все. Надо проще, проще, естественнее. Другая, незнакомая мне жизнь. Я подошел к воротам. Вблизи все было не совсем так, церковь была давно не белена, местами облупилась, решетки ограды проржавели, только икона над входом вся сияла, голубая с золотым. Я вошел в просторный двор. Справа за церковью, за низким заборчиком виден был сад, черная собака выскочила из будки, натянув тяжелую кованую цепь, зарычала предостерегающе; слева угол занимало длинное одноэтажное строение с двумя крылечками, перед ним палисадничек, цветы цвели, детские игрушки валялись, двор как двор, только по ступенькам дальнего крылечка торопливо сбегал Борис.

— Извини, опоздал, не заметил, как и автобус подошел. Как хорошо, что ты приехал, мы так ждали…

Мы слегка похлопали друг друга по плечам. Борис сказал:

— Наверное, все это для тебя немножко неожиданно. Что поделаешь! Ты увидишь, у меня замечательные старики и вообще хорошая семья. Не сердись.

Мы разулись в терраске, вошли. Какие-то женщины возились на кухне, кивнули нам. Квартира была как квартира, похожая на городскую, может быть только чуть побольше, — просторный зал, две спаленки, современная мебель, телевизор, подписные издания, палас на полу, хрустальные безделушки в буфете, только в приоткрытой двери кабинета виднелось что-то особенное; темные поблескивающие иконы на всю стену, толстые корешки незнакомых старинных книг, какая-то серебряная струистая одежда на вешалке. Но в щелки можно и не подглядывать, совсем это не обязательно.

— А где же твоя невеста?

— В райцентре, у брата, — быстро сказал Борис, — она завтра приедет. В сущности, мы уже расписались, а венчание в пятницу.

— Венчание?

— Да. Так хотели мои родители, да и жена не возражает. Мы отложили на крайний срок, всё ждали тебя. И остальные к этому времени тоже подъедут. А родители сейчас в церкви, вечерняя служба. Еще минут двадцать, и сядем ужинать. Ну, как там в Москве, разрешились твои проблемы?