Ангел Каралийчев - Рассказы

— Врешь! — охваченный внезапным весельем, воскликнул Топур-паша. — Твое здоровье!

— За это я положу тебя головой на колоду и топором — тюк! Твое здоровье!

Иван-музыкант оборвал кроткую песнь, струны гыдулки неподвижно застыли. Тогда встал отец Момчила и сказал:

— Иван, всю ночь я жду, когда ты сыграешь Бойкину песню. Так давай, чего тянешь?

— Давай, Ванчо! — подхватил поп Димитр и подмигнул на дверь, за которой были молодожены.

— Бойкину, милачок! Сыграй мне Бойкину! Я так желаю! — топнул ногой сторож, будто главнее его не было человека на свадьбе.

Иван не стал ждать других уговоров. Он взял инструмент и ударил смычком, и по телу его пробежала сладкая дрожь. Пальцы наперегонки заплясали по струнам русалочью пляску. Омытый в золотом дожде звуков, неспешно выползал на белый свет, как змея на весеннее солнце, голос песни. Внезапно он оборотился невидимой птицей и взмахнул крыльями над трапезой. Женщины ахнули. Старики закивали. Дети зашевелились, потянулись и снова уснули, убаюканные теплой песней. Поп Димитр погладил бороду и замычал в такт музыке. Сначала казалось, что Иван удерживает птицу за ноги и она неловко взмахивает крыльями. Внезапно музыкант закрыл глаза, набрал в грудь воздуха и выпустил райскую песню на волю:

Птица долго кружилась над свадьбой, раза два ударилась в переплет темного окна, попробовала вылететь на волю, но не смогла. Повернула в комнату, поднялась под потолок, который искусная рука резчика изукрасила, как ковер, описала круг и хотела ухватиться за него коготками, но не удержалась и упала камнем прямо в медный котелок с густым вспенившимся вином, который внесла сноха Кольо-гайдука. Обрызгала белую рубаху молодайки, и та, смутившись, выбежала во двор.

Птица выпорхнула из котелка, отряхнула мокрые крылья и полетела к двери, за которой были новобрачные. Обернулась золотой пчелой и влезла в замочную скважину, где стоял упоительный запах молодой горячей плоти. Закружилась над головой Бойки, села ей на плечо. Поползла вниз, подняв крылышки, залезла за пазуху и со всей силы вонзила свое жало. Бойка подошла к зеркалу и дрожащими руками стала поправлять волосы.

— Ты что это? — спросил Момчил.

— Хочу выйти!

— Зачем?

— Плясать буду!

— Нашла время!

— Буду плясать!

— Раз хочешь плясать, выйдем! — покорно встал Момчил.

Молодая опустила на лицо фату, резко дернула ручку и распахнула дверь. Все глаза в горнице уставились на нее.

— Не хочу эту песню! — крикнула она и стрельнула глазами на Ивана. — Давай рученицу!

— Давай рученицу, милачок! Раз Бойка желает, и я желаю! — подскочил сторож, пьяно размахивая руками, как огородное чучело. И пошел в пляс, не дожидаясь музыки.

Иван опустил глаза и посмотрел на белые чулки молодой; нагнувшись, она снимала туфли. Может и безрукавку снять, но еще не смеет…

— Давай, что ли! — толкнул его дед Раздолчо и пустил монету в горло гыдулки. — Плачу́!

Музыкант рассеянно начал рученицу. Первым встал отец Момчила, тяжело повел плечами и начал хлопать в ладоши — две большие лопаты ударялись одна о другую. Перед ним петухом скакал Димо-сторож. Но вот встал Кольо-гайдук, ухватил пьяного сторожа за антерию и оттащил к стулу. Тогда пустилась в пляс Бойка, размахивая полотенцем, которое схватила со стола вместо платка. Она пошла мелким дробным шагом, будто перебирала ногами просяные зернышки. Потом резко подпрыгнула на обеих ногах, и Арабин отозвался тяжким топотом, будто камни толкал. Закачался весь дом, загремел, зазвенели окна, затрещал потолок. Сонные дети проснулись, начали тереть кулачками глаза и оглядываться, как испуганные зайчата.

— Град идет! — промолвил про себя Момчил и прислонился к притолоке. — Птенец выпал из гнезда, залитого дождем, прыгает по веткам, под листьями, а градины — что орехи. Будет ли он жив, когда мать вернется в гнездо, когда припечет солнце и засветится лес, запоют тихую песню колокольцы на шейках ягнят, что разбредутся по полянам? Град идет над моим домом и бьет черепицу!

Заложник пошел вприсядку между плясунами, охваченный огнем рученицы, уперся руками в землю и перекувырнулся. Башмаки его ударились в подол бабке Златарке, и она начала его клясть.

— Чтоб ты лопнул, проклятый! Чтоб тебя черви сожрали! Убил до смерти!

Иван мотнул головой и подошел к свату. Долго играл для него одного, пока тот не упал без сил на подушку. Потом музыкант повернулся к Бойке. Поднял глаза и посмотрел на нее. Меж ними пробежала молния. Она подожгла фату и превратила ее в пепел. Сгорел и свадебный венок. Сгорел и Момчил, тихий парень, что подобрал птенца, побитого градом, и согревал его своим дыханием. Долго Бойка носилась вихрем по комнате, как лесная русалка, под изумленными взглядами гостей, пока наконец не обессилела и чуть не упала. Муж подхватил ее на руки и унес в комнату. Опустил ее на кровать, запер дверь и задул лампу.

Когда пропели вторые петухи, заложник и сторож вышли из комнаты молодых. На очаге посвистывал кувшинчик, полный огненного зелья. Ракия уже закипела; в очаге догорали грушевые поленья, вокруг валялись в беспорядке пустые кастрюли, горшки, противни, миски. Димо быстро выхватил из-за пояса стаканчик, подпер донышко пальцем снизу и наполнил его доверху. Топур-паша схватил кувшинчик. Они вышли к свадебщикам и направились к отцу молодой. Кольо-гайдук встал, чтобы принять ракию от заложника. Глаза его просияли. Будто мельничный жернов свалился у него с плеч. Он как огня боялся Бойки. Вдруг дочь осрамила его род и дом? Вдруг этой ночью ему вымажут ворота дегтем? Но когда он увидел, что ему подносят гретую ракию — на душе стало легче.

— Держи ракию крепче, милачок! — засмеялся сторож.

Гайдук Кольо протянул руку, но как только взялся за стакан, Димо отпустил палец, и ракия полилась на стол.

— Со свадебкой! — крикнул сторож.

Кольо-гайдук покачнулся — его ударило прямо в сердце, — обвел горницу безумными глазами, потом зверем бросился на сторожа. Схватил его за шею и начал душить. Сильные руки сгребли его и дернули назад.

Арабин крикнул. Голос его грянул громко, будто из пустого погреба. Все застыли.

— Рубаху!

— Рубашку принесите! — подхватил поп Димитр.

Топур-паша засеменил к комнате молодоженов, исчез за дверью и скоро вернулся. Все бросились глядеть невестину рубаху.