Олеся Куприн - Южные помидоры: рассказы о доме с синей дверью и черешневом компоте

Хотя новые знакомства академик заводил избирательно, с Густавом сразу же сошелся на предмет живописи в архитектуре и в умении поддерживать долгие сытные застолья.

Особенным уважением пользовались утренние беседы на предмет завтрака, что желают откушать и как должно быть подано.

Больше хорошего поджаристого куска вырезки друзья любили только друг друга.

Академик Попов подолгу засиживался в архитектурном бюро и домой часто попадал в десятом часу, Куприн же предпочитал не возвращаться в пустую квартиру, попросту не любил. От этого часами разъезжал по городу, ожидая назначенного времени.

С тех пор как к ним подселился Густав, все разом изменилось.

Последний не обременял себя рабочими вопросами и часто оставался дома один. Одиночества он не терпел и проводил дни в разгневанном ожидании, но становился неизменно ласков и приветлив, стоило кому-то из домочадцев появиться на пороге.

Куприн был рад встретить живую душу, вернувшись домой, Густав счастлив расстаться с одиночеством.

Каждый в течение дня предавался ритуалу занятости или старательно соблюдал подобающий вид, но неизменно каждый из троих ожидал вечера, чтобы встретиться за одним столом в небольшой квартире номер 494.

Забываю перезвонить маме.

Не люблю электричек и поездов. Часто езжу электричками и поездами.

Грущу.

Покупаю разноцветные заколки с крохотными бусинами и никогда их не надеваю.

Пишу короткие рассказы. Мечтаю написать роман.

Гуляю одна по Москве.

Пью кофе из картонных стаканчиков. Не пью чай.

Читаю стихи.

Записываю свой голос на диктофон и слушаю, как будто это говорит кто-то другой.

Люблю свои старые джинсы и кеды с порванным левым шнурком.

Вспоминаю родинку над губой, раньше она была, а теперь ее нет.

Пишу и не отправляю письма.

Собираю бумажные карточки с фотографиями и открытки.

Долго варю кукурузу.

У шоколадного зефира сначала съедаю глазурь, а потом уже середину.

Мне нравится, что я похожа на папу.

Люблю просыпаться рано, без будильника, и чтобы никуда не надо идти и впереди еще целый день.

Часто читаю плохие книги, реже хорошие.

Вспоминаю, как любила ходить босиком.

Перед сном думаю о том, что съем на завтрак.

Смеюсь.

Всегда забываю о варящемся кофе. Привычно отмываю его от плиты.

Очень люблю обнимать. И чтобы меня обнимали тоже, коты и люди.

Слушаю в наушниках песни.

Танцую, когда остаюсь одна.

Отправляю друзьям глупые картинки.

Задумываюсь о том, почему больше никто не говорит «туловище».

Ярко крашу губы.

Боюсь мотыльков, ночных бабочек и всех остальных насекомых.

Очень люблю шоколад.

Пеку высокие торты и почти никогда их не ем. Мне нравится угощать.

Звоню маме. Рассказываю, как прошел мой день.

Одни выключаются словно лампочки. Щелчок, свет гаснет. И темнота до первых сумерек.

Другие перегорают. Тоже все по щелчку, только с хрустом, с трещиной, чтобы в утиль и искать замену.

Бесчисленное полотно окон дома напротив моргает, тут и там гаснут люди. В каждом окне, за каждой неплотной шторой, за приоткрытой для сигаретного дыма форточкой чей-то свет настигает погибель.

Иногда в нашем городе отключают целые кварталы, и тогда мы все в темноте.

Часто человека больше не зажечь, бывали, конечно, случаи, разгорался погасший, но это так, агония, света не было.

Я не могу сказать, какое значение имеет время, но на часах 1:58, и мы не спим. Нет, мы не разговариваем, ничего такого, просто всем ясно, что сна не будет.

Через вентиляцию, окна и двери, точно не знаю откуда, к нам проникает музыка. Почти на повторе, бесконечный минус «не везет мне в смерти, повезет в любви», проигрыш и снова музыка под заученные слова.

Н. спрашивает, не живая ли это гитара, я пожимаю в темноте плечами, их он не видит, и я произношу «нет», на самом деле мне думается, что это запись.

Пока к музыке не подключился голос, я вижу, как в кухонном окне дома напротив гаснет и снова зажигается свет. Наверно, кто-то зашел выпить перед сном стакан воды или молока, потом забыл, передумал, вернулся и сам потух.

Если бы я была ламповым телевизором или птицей и меня на ночь накрывали кружевной салфеткой, я бы знала, что свет в том окне исчезает так же — мгновение, и его нет, пропал, но только для меня. Теперь он светит в другом месте кому-то еще.

Н. ровно дышит, так могут дышать только спящие, резкий выдох и неслышный вдох, через равные интервалы, через мои слова. Все в доме уходит в сон. Последний усатый страж раскидывается на теплом от закрытых окон полу, оставляет меня наедине с собой. Обязательно без свидетелей, один на один, спиной к лицу. Без сна, без печали.

Музыка перестает быть слышна, надеюсь, это еще не утро.

Мы молоды и безумны.

С нами никогда ничего не случится.

Мы будем жить вечно, но, главное, дотянуть до субботы.

Мы боги в стенах маленькой московской квартиры, мы можем все.

Мы напишем книги, мы обнимемся. Поссоримся, поедим вместе. Не будем бояться осени, не вспомним зиму.

С нами никогда ничего не случится.

Пожалуйста, пусть с нами никогда ничего не случится.

Густаву, моему сердцу.

Я ненавижу февраль. Глупый, несобранный месяц, который сам еще не разобрался, на чьей он стороне. Весна давно от него отвернулась, зима заканчивается январем, а для февраля просто нет места, и мне его совсем не жаль.

Лучше пусть будет март. Март, который лихорадит от непогоды, март, который погубит первые доверчивые почки молодой сливы, март, с дождем и снегом, с истерическим ветром посреди петербургских улиц. Самое важное, не вспоминать про февраль.

В феврале не стало бабушки. До 7-го числа она была много февралей подряд, а в этом году закончилась. И стало пусто.

Мы прилетели проститься.

Так возвращаются домой стрижи и ласточки, когда приходит время. Только мы зимовали на севере и вернулись не целиком.

Нас никто не встречал. Было холодно и тихо, двери южного дома оставались распахнуты, а он сам, когда-то приветливый и теплый, научивший меня печь пироги и готовить наваристые супы, показался чужим.