Олеся Куприн - Южные помидоры: рассказы о доме с синей дверью и черешневом компоте

«Петроградская», — тем же голосом, тем же ритмом. Здесь, сразу за сквером Шевченко, на улице Ординарной, в 18-м доме, была наша квартира. Три комнаты и бесконечные потолки. В моей спальне стояло трюмо, кровать, шкаф на гнутых ножках и не нужный никому стул.

Был крохотный балкон «на одного» и зеленый двор. Утром мы варили кофе на тесной кухне или спускались за ним в булочную на Малом проспекте. Интересно, кто там сейчас в нашей квартире, кто перед сном разглядывает наши потолки? На «Петроградской» я тоже не покидаю вагона, почти дремлю под размеренный гул колес.

«Горьковская!» — почему-то с восклицанием говорит уже знакомый голос. Я соглашаюсь, действительно, есть о чем поговорить. Там, в Александровском парке, в самой его середине, имеется небольшое кафе, у кафе есть пруд, деревянные скамейки и хороший кофе. Когда позволяет погода, я обязательно беру у них горячее молоко и эспрессо в картонном стаканчике, отправляюсь гулять. Но не сегодня, сегодня кто-то совсем другой будет вдыхать запах кофейных зерен, а может, даже закажет чай.

Самый дрянной чай я пила на Невском проспекте, в безымянном кафе недалеко от Мойки. В гости приехал мой друг Федя, и мы долго гуляли такой же промозглой петербургской зимой, как и эта. Федя привез с собой блестящую металлическую фляжку, до краев наполненную армянским коньяком, этот самый коньяк решительно исправил вкус некрепкого чая.

На Невском тоже не выхожу — там многолюдно, и ветер отчаянно носится вдоль каналов. «Сенная площадь», — обреченно произносит голос, и это только половина пути. На Сенной я трудилась в одном из офисов, а в обеденный перерыв покупала себе платья в ярких маленьких магазинах. Иногда мы гуляли там по набережной Фонтанки или ели простой обед на скамейке Юсуповского сада. На Сенной площади я впервые встретила мистера Н.

Я продолжаю ехать намеченным маршрутом.

«Технологический институт», — машинист знает, что я проехала все нужные остановки, и старательно подталкивает меня к выходу. В этой части города, среди каменных эркеров, тяжелых балконов с лепным орнаментом и мансардных окон, мне тоже довелось пожить. Там есть пешеходная улица напротив 5-й Красноармейской, там стоит мой любимый дом по Серпуховской, там мы, еще студенты, вместе купили наш первый стол и матрас.

Без сожаления и воспоминаний проезжаю «Фрунзенскую», «Электросилу», и так до самой «Московской». От «Московской» ближе всего до аэропорта, каких-нибудь 15 минут — и ты там, где должен быть. Стоишь у табло вылетов и выбираешь место, где нет зимы.

Звонит телефон. Дома готовят какао. Я люблю, чтобы шоколадный порошок смешали с красным перцем и залили горячим молоком, оставили ненадолго постоять и наполнили напитком чашки.

Выхожу из вагона, дальше он отправится без меня, машинист еще долго будет повторять названия станций. Сажусь во встречный поезд, он отвезет меня домой, все-таки там какао, а зима уже скоро закончится.

Макушка остается холодной, тоскует по теплой руке, хватает ветра. Издалека звонит папа, спрашивает, ношу ли я шапку, чем обедаю и как дома дела. А я рассказываю ему про свою тоску. Мы долго говорим о своем, выясняем, где сейчас весна и как поступить с нашими зимами.

Папа, этот февраль плохо готовит. Давай вместе заварим крепкого кофе, когда ты уже проснешься на самом Дальнем в мире Востоке, а я только соберусь ко сну, в городе всех туманов, — неважно, можно ведь и посидеть немного, поговорить.

Я пересматривала вчера старые фотографии, сожалела, что нет печатных копий. Мне бы хотелось однажды ночью, когда все домашние уснут, снова оказаться на кухне, рассматривать снимки и сердиться, что они сохраняют следы от пальцев.

Ночью я пью кофе холодным и, пожалуйста, на молоке. Густав узнает молочную пачку, ворчит и топчется около миски. Фотографии он смотреть отказывается, ему бы попить.

У соседей играет Цой. Я вспоминаю Сережу, мы учились с ним на журфаке, много говорили о стихах, что-то писали сами. Часто не могли решить, что бы было, останься Высоцкий жив, был бы он нашим стареющим героем? Чем бы занимался пожилой Цой? Как сегодня выглядели бы их снимки?

Часто вспоминаю тот раз, когда мы готовили с тобой мороженое. Я не помню, как мы на это решились, сколько нам на двоих было лет и что вышло из нашей затеи, но точно помню, что было весело. Крохотный эпизод, клочок памяти, ты полотенцем держишь кастрюлю, перехватываешь горячие ручки и ставишь ее охлаждаться в таз с водой, чтобы можно было поскорее убрать лакомство в холодильник.

Это как случайный обрывок слова, я запоминаю его, когда перелистываю страницы.

Потом ты покажешь мне, как растет маленький кедр, научишь не бояться собак и отличать хороших людей от плохих. Я вырасту, запутаюсь и наделаю много ошибок, но среди них не будет непоправимых, потому что я никогда не забываю, как это весело — готовить домашнее мороженое.

Пап, ты помнишь, бабушка всегда готовила яйца всмятку, даже если заранее ты просил вкрутую, то все равно получал завтрак с чуть подтаявшим желтком. А мама? Кажется, она предпочитает глазунью. Мы все недурно готовим, намного лучше, чем этот февраль.

Папа, я часто вспоминаю, как бабушка гладит меня по голове. Ее ласковые и легкие руки прижимают пружины волос, голос обещает что-то хорошее, а во дворе наступает март. Слова успокаивают, макушка хранит тепло.

Папа, посидим так еще немного, тихонечко помолчим.

Я не уверена, мы едем в аэропорт, чтобы улететь или вернуться, но мы в такси. В сумке у меня камера, паспорта и бутерброд в полиэтиленовом пакете.

Ребенком я ненавидела все эти пирожки, котлеты, запрятанные между кусками хлеба, или ровные круги докторской колбасы, не совпадающие с отрезанным овалом батона. Прилипшие к одной из прозрачных стенок кулька, они болтались в сумке, дожидаясь обеда.

Бабушка и мама обязательно брали их с собой в дорогу или давали мне. А я отказывалась, потому что брать еду из дома было неловко. Потом бы приходилось искать свободную скамейку, выуживать из пакета помятый перекус и жевать его где-то рядом с багажом, роняя крошки. Намного интереснее было что-то купить на вокзале, сидеть за непротертым столиком и запивать все чаем.

Сегодня я уже взрослая, и мы едем в аэропорт. У нашей машины темные стекла и удобные кресла, водитель откроет нам двери, когда мы доберемся до нужного терминала. А в моей сумке лежит бутерброд, завернутый в прозрачный пластик. Я надеюсь, что он будет достаточно помят к тому моменту, когда я куплю кофе в высоком стакане и сяду за столик в зоне вылета, чтобы позвонить маме и рассказать, что мы скоро взлетаем, и нет, мы не голодные, я взяла с собой бутерброд.