Михаил Каюрин - Кацап

Приступ длился около двух часов, потом быстро упала температура, выступил обильный пот, гимнастёрка сделалась мокрой.

На следующий день его затрясло ещё сильнее, чем накануне. Тело содрогалось уже на протяжении четырех часов, температура поднялась выше сорока. Узков, глядя на страдания Александра, не выдержал, силком отвёл его в санчасть.

Диагноз был ошеломляющим — малярия. Что явилось источником страшной инфекции, где произошло заражение — так и осталось загадкой. Зато предполагаемого виновника Кацапов запомнил на всю оставшуюся жизнь. Врач назвал его комаром — анофелес. По всей вероятности, укус этого паразита произошёл где-то в Монголии.

Узков демобилизовался через день и уехал в Чусовой без земляка. Кацапов покинул госпиталь только перед ноябрьскими праздниками.

В родных местах он не появлялся с того самого времени, когда по приглашению Гриши Надеждина отправился в Улан-Удэ. С родственниками переписывался очень редко, не позволяли обстоятельства походной жизни. Мать была неграмотной, письма писал младший брат Егор. Последнее письмо от него пришло как раз перед отправкой в Монголию. В суматохе сборов ответить Александр не успел. О том, что брат почти полгода воевал с японцами, Егор, естественно, не знал.

Александр заявился домой так же неожиданно, как и выпал первый снег, который обнаружили мать и брат Егор на крыльце своей избы ранним утром того же дня. Рыхлое белое покрывало укутало деревню за одну ночь.

Мать орудовала ухватом в печи, передвигая чугунок со щами и глиняный горшок с топлёным молоком, когда Александр распахнул массивную входную дверь. В избе стоял знакомый с детства кислый запах деревенской кухни.

Анастасия Кацапова — мать Александра и Егора, не отличалась бурными материнскими ласками и слезами умиления при встречах с детьми. Она была чёрствой и чванной женщиной, больше ворчала на них, чем хвалила и радовалась их успехам. Все её чувства были спрятаны где-то глубоко внутри и постороннему человеку невозможно было понять, что же на самом деле творится у неё в душе.

Вот и сейчас, увидев сына после многолетней разлуки, Анастасия не отложила ухват в сторону, не устремилась к нему с выступившими слезами радости на глазах, не бросилась его обнимать. Она медленно повернулась на скрип отворившейся двери, замерла на секунду, увидев Александра, и, не произнеся ни звука, продолжила дальше работу у печи. На её лице не скользнула радостная улыбка, и, на первый взгляд, могло показаться, будто она не обрадовалась приезду сына. На самом деле это было не совсем так. В душе она была рада видеть сына.

— Здравствуй, мать, — глухо произнёс Александр, остановившись посредине просторной кухни. — Вот, вернулся я, теперь останусь с вами.

— Наблудился, стало быть? — строго спросила она, не отвечая на приветствие. — И где тебя носило, позволь знать?

Слова матери прозвучали так обыденно, будто она ругала сына подростка за то, что тот не ночевал дома.

— На войне я был, мать, в Монголии. Почти полгода. Сообщить не успел — забрили быстро, — оправдываясь, сообщил Александр. — А где Егорша? Почему я его не вижу?

— В мастерской он, столярничает.

В этот момент снаружи кто-то потянул дверь за ручку, она со скрипом отворилась, в дверном проёме появился Егор.

— Ё-моё, каким мужиком ты стал, Егорша! — искренне воскликнул Александр, шагнув навстречу брату. Егор тоже сделал шаг на сближение, но вдруг остановился, предупредил:

— Постой, братка, в грязной одёже я, обмараю ненароком.

На нём была старенькая телогрейка в разноцветных следах краски, олифы, лака, столярного клея и ещё чего-то, известного лишь мастеру столярных дел.

Егор снял её с себя, положил у порога, раскинул руки для объятий.

— Ну, братец, как ты возмужал! — тиская Егора, проговорил Александр. — Не ожидал я, что увижу тебя таким!

— Каким, Сано?

— Красавцем, Егорша, красавцем! — Александр отстранил брата от себя, посмотрел пристально в лицо, затем снова привлёк к груди. — Чернобровый, голубоглазый, а силищи-то в тебе! Откуда только и взялась, богатырь?

Так, работаю я, Сано, — смутившись от слов Александра, ответил Егор, освобождаясь из его объятий. — Погоняй-ка фуганок с рубанком с утра до вечера, покрути коловоротом, да попили ножовкой? То-то! Тут поневоле станешь богатырём!

— Мать говорит, ценят тебя люди? Завалили заказами?

— Без дела не сижу, это правда, — застеснявшись, признался Егор. — Спрос на комоды пошёл сейчас, видать, мода открылась, вот и едут ко мне из города, заказывают.

— А деревенские что же? Отстают от моды? Не хотят иметь в доме комодов?

— Сано, что это мы стоим посреди кухни? — спохватился вдруг Егор, не ответив на вопрос. — Столько лет не виделись и торчим у порога! Мама, приглашай Сану к столу, он, наверно, проголодался с дороги?

— Есть маленько, — признался Александр. — Я ведь, как сошёл с поезда, так сразу домой направился.

— Тогда давай помоем руки и сядем к столу. Будем обедать.

Александр направился к рукомойнику, намылил руки, передал мыло брату. Тот долго отскребал с ладоней пятна от лака.

— Надолго ли объявился? — спросила мать, подавая чистое полотенце. — Или опять куда учешешь?

— Нет, хватит уже с меня бродяжничества. Сыт я по горло и экспедициями, и добычей золота, да и война на многое глаза мне открыла. Теперь все будем жить под одной крышей. Отдохну денёк-другой, пойду устраиваться на работу, — весело и беззаботно отозвался Александр, присаживаясь к столу.

Мать порезала каравай теплого еще хлеба, разлила по тарелкам щи с мясом, выставила бутыль дрожжевой браги.

— Как я рад, братка, что ты вернулся, — проговорил Егор, наливая мутную жидкость в стаканы. — Страсть, как соскучился по тебе. Сколько воды утекло за время нашей разлуки!

— Да уж, воды много утекло, — согласился Александр. — Если бы удалось собрать воду из тех рек, на которых я побывал, получилось бы такое озеро, которое и за месяц не переплыть.

— Вижу — намыкался ты за эти годы?

— Пришлось хватить лиха, Егорша, не буду скрывать, — с печалью в голосе сказал Александр. — Тысячи красноармейцев положили свои головы в степях Монголии. А мне вот, как видишь, повезло, жив остался. Правда, и на мне отметину оставила эта Монголия.

— Ты был ранен? — встрепенулся Егор.

— Нет, слава богу, пронесло, — Александр на несколько секунд умолк, скользнул взглядом по иконе в углу, затем продолжил:

— Хотя неизвестно, что лучше? Рана-то затянется, и всё. А малярия, которая трясла меня в Забайкалье, может ещё напомнить о себе. Врач так и сказал, когда я выписывался из госпиталя.

— Ой, Сано, настрадался же ты! — пожалел брата Егор. — Давай выпьем за то, чтобы ничего плохого с тобой больше не происходило.