Михаил Каюрин - Кацап

Кацапов с недоумением помял в руках шапку, потом снова положил её на колени, спросил:

— К чему такая любезность, гражданин начальник?

— Хочу предложить тебе, Кацапов, возглавить участок на предстоящей стройке. Мужик ты, я вижу, неплохой. Работящий и терпеливый. Жаль будет, если блатные дознаются о твоём прошлом и пришьют к нарам.

— От своей тени не уйдёшь, — глядя прямо в глаза «куму», спокойно вымолвил Кацапов.

— Чем в могилу торопиться, лучше молча почесать свой затылок, — усмехнулся «кум». — Ты знаешь, что означает моя фамилия?

— Нет.

— Карачун — это смерть, погибель. Почему нарекли так моих предков — одному сатане известно. Но я могу сказать одно: подполковник Карачун единолично решает, кому на зоне следует умереть, а кому радоваться жизни. Заруби это себе на носу и не стирай зарубку до окончания срока, — начальник лагеря вынул из кармана кителя носовой платок и протёр вспотевшую лысину.

— Давай так, — продолжил он, затолкав обратно в карман аккуратно сложенный платок, — эту неделю ты дорабатываешь в забое, а с понедельника приступаешь к новым обязанностям. Ты меня понял?

— Понял, гражданин начальник, — сухо ответил Кацапов.

— Что-то я не вижу радости на твоём лице, — с насмешкой проговорил Карачун. — Или гнить в забое тебе привычнее? Тогда так и скажи, не удивлюсь, всяких чудаков повидал за службу. А может, тебе за падло получить подарок из рук самого хозяина?

— Отчего же, безмерно рад, гражданин начальник. Любой твари жить хочется, а человеку тем более, — с непроницаемым лицом ответил Кацапов. — Только ведь на зоне закон, что паутина: шмель проскочит, а муха увязнет.

— Правильно мыслишь, за всё придётся платить, чтобы стать этим самым шмелём. Не бойся, сучью отметину на тебе я ставить не собираюсь, ты и без неё запятнан, — начальник лагеря широко улыбнулся, его густые рыжие усы расползлись в разные стороны. Голос Карачуна был негромким, но твёрдым, с металлическим оттенком. Слова исходили изо рта каждое в отдельности, будто были заблаговременно сложены в некую обойму, и он выпускал их сейчас оттуда, как выстреливал, с короткими промежутками времени.

— И что вы потребуете взамен за такую щедрость, гражданин начальник?

— Через пару недель сюда прибудет большая партия заключённых, в основном политических. Но среди них есть и уголовный сброд, не имеющий ничего общего с воровской братией. Всем им предстоит обживаться с нуля, — Карачун сделал небольшую паузу и внимательно посмотрел на Кацапова.

— Как… с нуля? — недоумевая, спросил Александр. — На голом месте, что ли? Они же окочурятся в первые сутки!

— Это будет зависеть от их желания жить, — по лицу начальника лагеря пробежала кривая и безжалостная ухмылка. — Не размещать же такую ораву в существующих бараках? Пусть даже на короткое время. Блатные тут же порежут их всех до единого, да ещё бунт поднимут.

— В чём заключается моя задача? — хриплым голосом поинтересовался Кацапов.

— Задача очень простая. Я даю тебе бригаду мужиков. За пару недель надо построить караульные вышки, натянуть по периметру колючую проволоку и разогреть грунт под землянки. Прибывшую партию политических прямо с этапа запустим в твою мышеловку и заставим рыть для себя землянки. Работа знакомая, верно?

— А что потом? Какая задача будет потом, когда прибудет партия заключённых?

— Будешь за смотрящего у них, наделю тебя особыми полномочиями на случай бузы и саботажа. Сначала построите землянки, потом приметесь за бараки. Ну, как, согласен?

— А если откажусь?

— Тогда мне придётся шепнуть Демону, что ты работал в органах НКВД, — самодовольно заявил «кум» и громко рассмеялся. — Смотрящий сам решит, как с тобой поступить. Или на ремни порезать, или запомоить. Тут уж как карта ляжет.

«Так вот почему твоему роду приклеили такую фамилию, — подумал Александр. — Ты, значит, по крови унаследовал звериные повадки».

А вслух сказал:

— Вот так, стало быть, вы обштопали моё дело, гражданин начальник. Как после таких слов мне не согласиться?

— Я и не сомневался в том, что ты не откажешься, — уже без ухмылки проговорил Карачун. — Давай обсудим детали.

…Хозяин зоны прекрасно понимал, что распоряжение ГУЛАГа о направлении в его лагерь большой партии политзаключённых не будет отменено. Здесь не сработают никакие самые весомые доводы. Шла война, сапоги немецких оккупантов уже полгода топтали землю больших регионов, откуда раньше заводы и фабрики получали уголь. Требовалось срочно нарастить недостающие объёмы за счёт оставшихся шахт. Планы добычи этого сырья увеличивались в разы. Это было понятно и без каких-либо дополнительных аргументов.

Предъявить ультиматум о том, что ему негде разместить такое количество людей, он, естественно, не мог. Это означало бы сделать выбор одного из двух вариантов своего незавидного будущего. Первый — сорвать с себя погоны и переселиться в барак уже в качестве заключённого, или второй, более предпочтительный — приставить пистолет к виску. Ни тот, ни другой вариант не устраивал Карачуна.

После получения секретного распоряжения из ГУЛАГа, он запёрся в кабинете на ключ и стал искать выход из непростой ситуации. Конечно, с большей частью прибывающих можно было как-то решить вопрос. Например, уплотнить блатных, подселив к ним обычных работяг. В освободившийся барак запрессовать четверть прибывших с этапа заключённых. Вторую четверть отправить на сутки сразу в забой. Потом чередовать их между собой, пока не будут готовы землянки. Но куда затолкать вторую половину?

«Нет, такой подход не годится, — подумал Карачун уже через несколько минут. — Блатные далеки от идеи самопожертвования в угоду «кума», они тут же взбунтуются, не дослушав меня до конца. Пожар протеста мне не нужен, ни в коем случае. Такое пламя может вспыхнуть, что даже весь конвой не справится и патронов не хватит на его ликвидацию. Будет куча трупов, в естественные потери их не спрятать».

Мысль пришла совсем неожиданно. Неспроста же он носит фамилию «Погибель»!

«Почему я должен ломать голову над тем, как сохранить здоровье этим отщепенцам? — пожал он плечами в полном недоумении, уставившись неподвижным взглядом в портрет Сталина на стене. — Сказано же, что большая часть прибывающих зеков — политические. Их переправляли из тех лагерей, которые впоследствии оказались на оккупированной немцами территории. Все они бывшие кулаки или недобитая контра! Будь моя воля, я бы не тратил на них ни копейки народных денег! Не церемонясь, ставил к стенке эту шушеру и дело с концом, — Карачун на какой-то миг даже представил, как отдаёт конвою команду «Огонь!», как падают на снег люди, как вокруг них, медленно расширяясь, образуются алые круги. — Нечего чикаться с врагами народа!»