Михаил Каюрин - Кацап

— Угу, — послушно повторил сын и направился к куче опилок. Его интересовали замысловатые щепки, вышедшие из-под топора отца, которые служили ему вместо деталей детского конструктора.

В свои неполных два года он ещё не понимал, что такое жизнь и каков груз этой жизни ляжет на его плечи.

А жизнь, между тем, не торопилась оправдать надежды Кацапова на крутые изменения. Дни проходили, похожие друг на друга — длинные, напряжённые, безрадостные… Александр шагал по жизни, спотыкаясь на ухабах, и никогда не знал, какие неприятности таятся за поворотом.

Семья, по сути, нищенствовала. Мизерной зарплаты жестянщика сплавной конторы едва хватало на пропитание. Александр хватался за любую работу ради дополнительной копейки в семейном бюджете. Навыки, приобретённые им в колонии, где он занимался изготовлением ширпотреба, позволяли быть востребованным у разной категории людей.

На основной работе он лишь числился жестянщиком, но фактически трудился разнорабочим. Дважды пытался сменить место работы, но оба раза возвращался назад. Зарплата была сдельной, однако месячный заработок, почему-то, оказывался лишь на несколько рублей выше прежнего. Хрен оказывался ничуть не слаще редьки.

Четыре класса церковно-приходской школы и пять лет колонии строгого режима оценивались кадровиками одинаково на всех предприятиях города. После второй попытки ухода из сплавной конторы, он вновь вернулся на прежнее место, где была аккордная система труда. Повременная, не сдельная. Мастер выдавал такое задание, которое нормировать было невозможно. Можно было выполнять его месяц, а можно было справиться и за пару недель. Главное, Александр в такие периоды был предоставлен сам себе и никем не контролировался. И работа в течение года была предсказуемой. Летом чинил кровлю жилых домов, потом уходил в тайгу на заготовку мха для строительства жилья. Осенью, когда берёзы сбрасывали листву, его отправляли в лес вязать мётлы. И всё это он делал в одиночку.

Зимой работал в мастерской — изготавливал или чинил инвентарь, паял, лудил, ковал. За пределами рабочего дня шабашничал. Его знали во всей ближайшей округе. К нему приезжали председатели из соседних деревень, просили перекрыть железную кровлю на коровниках, клубах и других зданиях колхозов. Обращались и частники — он никому не отказывал, трудился по вечерам и по выходным.

И всё равно денег не хватало. Василиса не работала — сидела с тремя детьми, поскольку в посёлке не было детского учреждения.

А тут ещё и собственная матушка приподнесла сюрприз. Она подала в суд на выплату алиментов с сыновей, заявив, что они не помогают ей, а она немощная, не способна трудиться и вынуждена голодать. По решению суда Александру пришлось отдавать матери с получки ежемесячно по десять рублей. Это пятая часть его зарплаты! Негодованию Кацапова не было предела. После решения суда с ним случился сердечный приступ, и врач настаивал на госпитализации.

Мать открыто издевалась над ним. Когда умер от туберкулёза Егор — младший брат Александра — она продала дом и уехала к дочери в Пермь. Жила там десять лет, потом зятя отправили служить в Германию, и она объявилась у Александра.

— Буду теперь жить у тебя, Сано, — сказала она, появившись с котомкой за спиной на пороге его дома. — Нет у меня другого жилья.

Александр не смог прогнать мать со двора и, стиснув зубы, уступил маленькую комнатушку. Сами же впятером они стали ютиться во второй комнате на пятнадцати квадратах.

Мать прожила на его иждивении несколько месяцев, не внося в бюджет семьи ни одного рубля и не помышляя помогать Василисе по дому. Однажды вечером Александр не выдержал, заглянул в её комнатку и спросил:

— Мама, а почему бы тебе не пожить у Сергея? Он такой же сын у тебя, как и я. И дом у него большой, в отличие от моей халупы. Значит, всё должно быть поровну.

— Ты, Сано, выгоняешь меня? — удивилась старуха.

— Не выгоняю, а предлагаю жить у своих сыновей по очереди. Три месяца у меня, потом столько же у Сергея.

— Не ужиться мне там с его Клавдией, — призналась мать. — Она ведь колдунья, наведёт на меня какую-нибудь порчу или сглаз оставит. Боюсь я её.

— Мама, но ты же видишь, как у нас тесно. Ты спишь на кровати, а мои дети на полу.

— Может, ты скажешь ещё, что я объедаю вас?

— Вообще-то, могла бы иногда приносить в дом какие-нибудь продукты. Тебе ведь известно, что моя зарплата маленькая, у меня трое детей. А ты большой дом продала и не положила мне на ладонь ни копейки, — Александр пристально заглянул матери в лицо, добавил: — Хотя, по закону, я такой же совладелец имущества, как и ты.

— У меня, Сано, не осталось денег, — развела руками мать.

— Как так? — удивился Александр. — Ты же была иждивенкой у зятя, и за всё это время он ни взял с тебя ни рубля? Куда ж подевалось твоё состояние? Насколько я помню, сумма была не маленькая.

— Истратила я все деньги за десять лет. То да сё, вот и разошлись по мелочам незаметно.

— Промотала, значит, своё состояние? Надо ведь умудриться профукать дом!

— Сама не пойму, Сано, как так вышло, что я без денег осталась.

— И как собираешься жить дальше? — спросил Александр. — Пенсию не заработала, трудиться не захотела. С моими детишками водиться не желаешь, по хозяйству не помогаешь. Молишься целыми днями, в церковь бегаешь, любишь вкусно поесть, а у самой за душой ни гроша. Это называется сесть сыну на шею и ножки свесить.

— Куска хлеба собственной матери пожалел? — проговорила со злостью старуха. — Тарелкой супа попрекаешь?

— А ты попроси у своего бога манны с небес, да и питайся ею. За свою жизнь всяко, поди, заслужила божьего дара, стоя часами на коленях перед иконой. А мои харчи даром не даются. Горбатиться приходиться, чтобы тарелка супа на столе появилась.

Александр вышел из комнаты, а мать наглухо закрыла за ним створки дверей.

На ужин она не вышла к столу. На следующий день, не разговаривая ни с кем из домочадцев, она нацепила на себя котомку и с первым автобусом уехала к старшему сыну Сергею.

Отдушиной в этой беспросветной жизни были его дети. Он любил их всех одинаково и баловал при каждом удобном случае. Василиса ни разу не замечала, чтобы его отношения к неродной дочери были более холодными, нежели к своим. Его ласки были щедрыми для всех. Однако, особенное внимание он уделял подрастающему сыну.

— Девки — что? — не раз говорил он Василисе. — Вырастут, выскочат замуж и поминай, как звали. А сын — это наследник. У меня на него большие надежды.

— Какие? — спросила однажды Василиса.

— Большим человеком будет наш Мишка, — с твёрдой уверенностью заявил Александр. — Ты будешь гордиться им.

— Почему ты так думаешь?