Михаил Каюрин - Кацап

Кацапов сделал глубокий вздох, укрощая встревоженное сердце, и прикрыл веки. Перед глазами тотчас поплыли картины тех событий…

… Вот он лежит у костра, уставший после трудового дня. Над тайгой сгущаются сумерки. Тучи на горизонте ещё подсвечиваются багряными отблесками заката, а пространство вокруг уже сделалось серым и невзрачным. Он лежит на толстом слое пихтовых лап, покрытых брезентовым плащом, подложив под голову холщовый вещмешок, набитый сеном. Ложе мягкое, ему тепло и приятно. Приоткрывая в полудрёме веки, видит, как, чернея, хмурятся могучие ели и пихты, а несколько вывороченных из земли массивных пней начинают превращаться в устрашающие чудовища. Такое сравнение, фантазируя, придумал Мишка. Александр косит взглядом с пригорка вниз.

Там, в низине, на самом краю большой поляны ватными облачками опускается первый молочный туман. Александр чувствует, как всё живое в тайге замирает и отходит ко сну, чтобы с восходом солнца вновь заполнить пространство разнообразными лесными звуками. В шалаше, в нескольких метрах от костра, умаявшись, сопит в две сопелки его тринадцатилетний сын.

Весь ушедший день они трудились — корчевали пни, выкапывали сорную траву, сдирали в низинах проплешины сырого низкорослого мха и стаскивали всё это в отдельные кучи.

— Пап, а почему мы не уносим эту дрянь в лес? — спросил тогда Мишка. — Эти кучи лишнюю площадь занимают, да и маячить потом будут перед глазами, как бельмо, когда трава вырастет.

— До наступления осени эти кучи высохнут, и тогда мы их с тобой сожжём, — пояснил он сыну. — А тайгу захламлять непозволительно.

Лесник был удивлён грандиозному и необычному замыслу Кацапова, но, окинув его любопытным взглядом, разрешил-таки пользование этим неказистым лесным участком.

— Безумство храбрых — о мудрость жизни! — воскликнул он с усмешкой на лице, принимая из рук Александра бутылку водки в подарок. — Пользуйся моей добротой, Александр Степанович. Пусть вырастет на твоём покосе трава в рост человека!

Молодому парню и в голову не могло прийти подобное мероприятие, которое запланировал этот угрюмый и немногословный мужик.

— Вырастет, Лёша, обязательно вырастет, — заверил молодого лесника Кацапов, ничуть не сомневаясь в конечном результате своей затеи.

Получив разрешение, Кацапов с большим энтузиазмом принялся превращать убогое место в хороший луг для покоса. Он приготовил несколько мешков семян тимофеевки с клевером и планировал засеять ими очищенную поляну.

— Хватит нам бегать по болотам в поисках вязанки травы да гнилой осоки, — сказал он Василисе. — Пора уже иметь хороший и надёжный покос».

— Тебе виднее, Саша, — ответила жена без обсуждения. — Я в этом ничего не понимаю.

Расчистить место для будущего покоса было вынужденной мерой. Раньше с заготовками сена не было никаких проблем. Александр накашивал его в одном месте сразу на всю зиму. Но однажды благодаря природе и разгильдяйству сплавщиков леса были погублены все покосы. Весенний паводок тогда разбросал древесину по всему лугу. Когда вода сошла, сплавщики принялись стаскивать брёвна в реку бульдозерами и трелёвщиками, которые до безобразия разворотили гусеницами всю прибрежную полосу. Покосы были варварски порушены навсегда. Других территорий для выделения покосов поблизости просто не было — на многие километры простиралась густая тайга. Те, у кого был личный транспорт, особо не пострадали — лишний десяток километров для мотоцикла не проблема. Да и деньги для вывозки сена на грузовике тоже имелись. Александру же приходилось ходить пешком, а сено он сплавлял по реке на плотах. Плоты вязал из брёвен, застрявших в кустарниках после паводка. Их он собирал повсеместно, скатывая к реке за сотни метров. Иногда на эти цели уходило по нескольку дней.

«Ничего, будет и на нашей улице праздник, — размышлял Александр. — Доведём мы с Мишкой этот участок до ума. Уже на следующий год накосим здесь не меньше двух возов».

Он смотрел на пляшущие языки пламени, и впервые задумался о своём возрасте и скоротечности жизни.

«Как быстро течёт время, чёрт возьми, — думал он. — Будто вчера я нёс сына из роддома в пелёнках и вот, поди ж ты, подрос парень. Умный, толковый, честный. Главное — послушный и трудолюбивый. Не то, что некоторые шалопаи на нашей улице. У них на уме одни лишь развлечения. А Мишка — нет, не той закваски. Серьёзный парень. Ведёт себя совсем как взрослый мужик. Ему тринадцать, а он в дом уже свою лепту вносит, свою копеечку вкладывает — корзинки плетёт на продажу, ондатр ловит, шкурки выделывает, шиповник и ольховые шишки наловчился сдавать в аптеку. Молодец, одним словом! И за себя постоять умеет — в секцию бокса ходит, за пацанов заступается перед хулиганами. Да и соседу Генке, взрослому мерзавцу, однажды чуть было юшку не начистил, когда тот бурагозил в пьяном угаре и матерился, — на лице Александра скользнула гордая улыбка за сына. — Факт, пустил бы он кровушку из носа обормота. Тринадцать лет парню — а не сдрейфил, пошёл с кулаками на взрослого мужика»

В тот раз Мишка лежал на крыше сарайчика с книжкой в руках и загорал. Пьяные выкрики и нецензурная брань соседа довели Мишку до предела терпения. Он не выдержал и попросил пьяницу утихомириться. Тот назвал Мишку молокососом и, потрясая кулаком, в матерной форме, потребовал заткнуться. Мишка не стерпел оскорбления в свой адрес и отправился во двор к Пургину, чтобы начистить физиономию пьянице. Если бы не Василиса, вставшая тогда на пути сына, Генка получил бы по заслугам сполна».

Стычки с соседом-раздолбаем у Кацаповых происходили периодически, и, надо отметить, не на пустом месте. Этот негодяй не считал нужным считаться с интересами своих соседей. В его гнусных поступках не было границ, и он творил всё, что ему взбредёт в голову. Мнение окружающих людей его ничуть не интересовало.

Тридцатилетний Геннадий Пургин был женат на местной стерве Марье Смертиной, и они оба были бесценным подарком для жителей посёлка. Семейка гнала самогонку, торговала ею из-под полы, но и сама при этом не гнушалась употреблять отвратительную отраву, напиваясь иногда до чёртиков. Детей у пары не было, и бесшабашная семейка жила в своё удовольствие. Они частенько горланили по ночам песни, скандалили между собой, отборный мат являлся их нормальным лексиконом. Кацапов понимал, что избавиться от борзого соседа невозможно и вынужден был проявлять определённое терпение. Но наступали моменты, когда терпение лопалось. Александр стучал палкой по разделяющему их дворы глухому забору и вызывал Генку на разговор. Между ними происходила словесная перебранка через забор. Кацапов старался ограждать детей от матерного красноречия и проводил разборки лишь тогда, когда тех не было дома. Однако, его обличительные слова в адрес соседа, были, как об стенку горох. Затишье продолжалось недолго.