Ованес Азнаурян - Три церкви [litres]

Сурик Барсегян рассмеялся:

– По-моему, тебя съедает комплекс «философских противоречий», неизвестно как помещенных в одну и ту же оболочку, называемую Вандой. Хватит философствовать, пошли в бар!

Они пошли к винтовой деревянной лестнице, спустились в бильярдную и вошли в бар. Ванда шепнула на ухо Сурику:

– Знаешь, что играет джаз-банд? Это из «Рапсодии в стиле блюз» Гершвина. Вот о чем я говорила. Наша жизнь – это рапсодия в голубых тонах. Ничего нет твердого, четкого. Все зыбко…

– Давай лучше выпьем, – сказал Сурик, и Ванда только рассмеялась.

Они не спали почти всю ночь. Когда же на следующий день они подъехали к Министерству здравоохранения, что находится в конце улицы Туманяна, был уже полдень. Оказалось, что Сурика Барсегяна давно уже ждут в кабинете замминистра. Войдя в лифт, Сурик сказал Ванде:

– Черт бы побрал этого замминистра!

– Он твой родственник, ты не забыл? – улыбнулась та.

– Не ехидничай. Хоть он и мой троюродный дядя, а все равно – замминистра. И это всегда не к добру, когда он вызывает.

Ванда пошла поприветствовать Клару, которая накричала на свою секретаршу из-за опоздания, а Сурик пошел к своему родственнику (этажом выше). Тот сидел за своим огромным столом и курил сигарету (это был довольно-таки крупный мужчина с седеющими и редеющими волосами).

– Где ты был? – спросил он своего троюродного племянника.

– У меня были дела в городе, – без запинки соврал Сурик Барсегян.

– Ну, так слушай новость… Это очень плохая новость, Сурик… Сегодня утром я получил приказ об отставке, подписанный премьером. Наверное, инициатива все же исходила от премьера, потому что президент всегда ко мне хорошо относился…

Дядя говорил еще что-то, но Сурик не слушал. Он закрыл глаза. Перед его мысленным взором проплыло лицо Ванды, которое сменилось потом «ликом» Аэлиты Барсегян. И тогда Сурик подумал, что это конец, и это действительно был конец. Он теперь понял, что потерял Ванду (и навсегда!), и подумал, что фиеста, о которой та говорила, для него закончилась. Он понял также, какой смысл вкладывала Ванда в понятие «РАПСОДИЯ В СТИЛЕ БЛЮЗ».

Вся наша жизнь – одна сплошная рапсодия в стиле блюз, не так ли? Вся наша жизнь – это сплошной джаз. Вся наша жизнь – синкопа и затакт.

– Свободны?

– Смотря, куда едем.

– В Эчмиадзин, например.

– Нет, я занят.

– А все-таки, до Эчмиадзина довезете?

– Стоянка такси, едущих в другие города, находится на автовокзале.

– И вы предлагаете мне поехать на автовокзал, чтобы там пересесть на другое такси?

– До автовокзала я вас довезу, – сказал таксист.

– А может, не будем делать остановку на автовокзале и сразу поедем в Эчмиадзин? – спросила она.

– Это будет дорого стоить.

– Неужели 100 долларов?

– Что вы!

– Тогда поехали.

Таксист рассмеялся:

– Садитесь, хоть вы и очень настырны. В Эчмиадзин я везу за 3000 драмов.

– Спасибо, – сказала Ванда, усаживаясь на заднее сиденье. – Плохой день?

– Плохой, – ответил таксист.

– А по-моему, день прекрасный!

Таксист не ответил, только бросил взгляд на Ванду в зеркало заднего вида, но она не заметила, рассматривая прохожих, дома, другие машины. Она была в джинсах и кожаной курточке; темные очки сдвинуты на лоб, волосы стянуты сзади в хвостик. В руках, кроме сумочки, целлофановые пакеты с подарками для сына. Особенными подарками, ибо у Даниэля был день рождения («Моему Данe исполняется шесть лет!»), и Ванда очень надеялась, что подарки ему понравятся.

– Так что у вас стряслось? – спросила его Ванда.

– Не важно, – ответил тот.

– А все-таки?.. Хотя… можете не отвечать.

– Ничего особого. Просто неурядицы.

– Неурядицы у всех.

Таксист вздохнул:

– Да… Это правда.

Ванда снова вспомнила о сыне, как покупала ему подарки. Вспомнила свой телефонный разговор с ним («Джан, я к тебе завтра обязательно приеду; ты проснешься – и я буду у тебя…»). А потом, как всегда в день рождения сына, в памяти всплыл роддом – грязные стены палаты, грязные одеяла – и первый разговор с матерью.

– Ну, что же нам делать? – спросила Магда тогда, в апреле 1991 года, входя на следующий день после рождения внука в палату дочери. Она не поздоровалась и на малыша бросила лишь мимолетный взгляд.

– Ах, мама, не начинай все сначала, – взмолилась Ванда. – Ничего особенного делать не надо. Будем растить мальчика.

– А что я людям скажу?! Ты об этом подумала? Позор! Моя дочь рожает ребенка неизвестно от кого!

– Людям ничего говорить не надо, – спокойно ответила Ванда. – У меня есть сын, и не важно, от кого он. Никому дела до этого нет!

– Чью же фамилию ты дашь сыну? Этого подонка?

– Не надо о нем, мама… Его уже нет, и точка! Фамилию ребенку я дам свою, а назову Даниэль.

– Ох, – вздохнула Магда. – Ты никогда, никогда меня не слушалась, всегда поступала по-своему, и вот что из этого вышло!..

Через четыре дня Ванду с маленьким Даниэлем выписали, и они вернулись домой. Самыми тяжелыми были 1993 и 1994 годы, без света и тепла зимой, когда не спасал даже газовый обогреватель, подаренный одним из тогдашних любовников Ванды. Потом Магда уехала жить в городок Эчмиадзин, где у ее двоюродной сестры, старой девы шестидесяти лет, имелась квартира. Она забрала с собой и Даниэля. Жить стало намного легче, к тому же Ванда начала работать в Министерстве здравоохранения и получала хоть какие-то деньги, часть из которых посылала матери.

А Магда была прекрасно осведомлена о любовниках дочери и при каждом случае называла ее шлюхой, но не требовала блюсти нравственность, ибо была заинтересована в тех средствах, которые Ванда, по ее словам, «выкачивала из своих любовников». К тому же в глубине души она надеялась, что дочь наконец-то выйдет замуж…

Тем апрельским утром 1997 года Ванда ехала в такси и думала, что через год заберет Даниэля у матери и отдаст его в одну из ереванских школ. Она прекрасно понимала, что, как только Даниэль переберется к ней, холостяцкой жизни придет конец, но не жалела об этом…

За всю дорогу от Еревана до Эчмиадзина таксист не проронил ни единого слова, только когда въехали в город, спросил, где именно остановиться. Ванда заплатила 3000 драмов, вошла в последний подъезд последнего дома неширокой улицы и, поднимаясь на шестой этаж, почувствовала, как сильно заколотилось сердце: она всегда волновалась перед встречей с сыном. «Какой же дурой нужно быть, чтоб жить без Даниэля», – каждый раз думала она, но когда выходные заканчивались, все равно оставляла его и спешила в Ереван. Вот и теперь, поднимаясь по крутым ступенькам и считая этажи, она думала о том, что и на этот раз все будет точно так же…

– Мама, привет, это я.

– Привет, Ванда, ты сегодня рано, – сказала Магда, целуя дочь.