Ованес Азнаурян - Три церкви [litres]

– Попробуй, если сможешь, – сказала она.

– Я буду пить кофе и даже внимания на тебя не буду обращать.

– У тебя это не получится.

– Давай попробуем.

– Давай. – она стала развязывать пояс и спустила «молнию» на его брюках.

– Это не по правилам! – сказал Сурик.

– Ты пей, пей свой кофе!!!

Когда они уже ехали в красной спортивного типа машине Сурика Барсегяна по направлению к севанскому шоссе, Ванда подумала о сыне и пожалела, что из-за Сурика Барсегяна она не увидит его. По идее, она еще вчера, то есть в субботу утром, должна была поехать в Эчмиадзин, где он, Даниэль, жил со своей бабушкой, матерью Ванды. Однако в пятницу вечером Клара попросила ее в субботу никуда не уезжать и прийти в гости на вечер, устраиваемый в честь окончания Медицинской академии ее старшей дочери Лоры. Ванда не могла отказать, купила Лоре золотую цепочку и золотой кулончик с головой Нефертити и поехала на улицу Туманяна к семье доктора Армана и Клары, твердо решив, что в воскресенье она уедет в Эчмиадзин. Однако, как снег на голову, свалился Сурик (обычно воскресенья он уделял семье), и Ванда опять не смогла поехать. Теперь она подумала, не попросить ли Сурика поехать в Эчмиадзин, к сыну, но, ничего не решив, она спросила:

– Куда мы едем?

Сурик Барсегян ответил:

– По дороге на Севан есть очень хороший мотель. Он называется «Чайка».

– Глупое название.

– Верно, но там можно очень хорошо отдохнуть. Там есть отличные номера и еще бассейн.

– Бред какой-то, – проворчала Ванда.

– Ты только скажи, – сказал Сурик. – Хочешь, мы сейчас свернем и поедем в Эчмиадзин?

– Нет, – ответила Ванда. – Давай поедем в «Чайку». К Даниэлю поедем в другой раз как-нибудь. Если ты захочешь…

– Я просто подумал, что тебе хочется увидеть сына. Ты ведь навещаешь его каждые субботу-воскресенье, правда?

– Да.

– Так что ты скажешь?

– Скажу нет. Поедем в «Чайку».

Дорога стрелой тянулась на северо-восток, и вдоль нее росли тополя, а по левую и правую стороны от нее была каменистая, раскаленная солнцем пустыня, а дальше – горы. Ереван был уже позади. Раскинувшийся в огромной чаше равнины, он утопал в облаке смога и задыхался там внизу.

Стало свежо, и дышать стало легче.

Ванда закурила, отдала сигарету Сурику и закурила новую для себя.

– А вообще хорошо, что мы вырвались из города, – сказала она.

– Нужно почаще это делать, – сказал Сурик Барсегян и обогнал автобус, едущий впереди.

– Давай на следующий уик-энд поедем на Севан. Сто лет там не была. Возьмем Даниэля и поедем. Клара устроит нам путевки в какой-нибудь пансионат.

– Извини, – сказал Сурик, – на следующий уик-энд мы с семьей приглашены на дачу к замминистра.

Ванда ничего не сказала.

Мотель «Чайка» находится в часе езды от Еревана. Ванда и Сурик вышли из машины и, войдя через ворота во дворик, направились к дому из бело-розового туфа. Подойдя к деревянной стойке в вестибюле, за которой сидела молодая, весьма приятная женщина, Сурик Барсегян заказал номер.

– Ваш – 215-й, – сказала женщина за стойкой. – Вам на час?

– Нет, – ответил Сурик Барсегян (Ванда рассмеялась). – До утра.

Когда поднимались по лестнице на второй этаж, Сурик сказал:

– Хорошо еще, что тут можно без паспортов.

Ванда ответила:

– Мне кажется, что это не мотель, а бордель.

– Ты слишком строго судишь.

Сурик открыл дверь, и они вошли в номер. Он оказался двухкомнатным, состоящим из спальни и гостиной. В спальне была огромная кровать (Ванда сказала: «Я же говорила, это бордель!»). На стенах в гостиной висели картины с пейзажами и одна цветная фотография с панорамой ночного Еревана.

– Неплохо, правда? – спросил Сурик Барсегян.

– Могло быть и лучше или хуже, не знаю, – ответила Ванда и плюхнулась в кресло.

– Хочешь есть?

– Нет.

– Тогда давай отдыхать, – сказал Сурик. – Просто ляжем и будем отдыхать. Согласна?

– Да, если ты хочешь.

Сурик внимательно посмотрел на Ванду.

– У тебя испортилось настроение? – спросил он.

– Нет, – ответила Ванда. – Не обращай внимания. Пройдет.

– Хочешь, я спущусь вниз, принесу шампанское?

Ванда улыбнулась:

– Для шампанского слишком рано, дорогой. К тому же ты можешь заказать шампанское по телефону.

– Я и не подумал, – сказал Сурик. – Что же мне сделать, чтоб развеселить тебя?

– Ничего, это пройдет. Выйди, погуляй немножко, поговори с кем-нибудь, а потом возвращайся минут через двадцать; тогда я обещаю быть совсем другой.

– Я не оставлю тебя, – сказал Сурик.

– Не упрямься, – попросила Ванда. – Обещаю, через двадцать минут все пройдет.

– Как скажешь. – И Сурик Барсегян вышел из номера.

Ему было грустно. Мало того, он был сердит. Во-первых, Сурик чувствовал себя ненужным, отосланным; во-вторых, обманутым: эту вылазку за город он представлял себе совсем по-другому. Ведь этот воскресный день обещал быть неповторимо радостным, счастливейшим из всех… А он рушился на глазах и портился, как внезапно испортилось настроение Ванды. И он подумал, что Ванда испортила день, и злился на нее.

«Испортить день, – подумал он, – может разве что Аэлита!»

И он с удивлением подумал, что, оказывается, то самое «обыденно бабское» присуще также и Ванде. И это открытие его поразило, и он заключил: «Вообще все бабы одинаковы!» От этой мысли ему сделалось еще хуже, и он даже подумал, что не стоило вообще приезжать сюда, в «Чайку».

Вздохнув пару раз, Сурик Барсегян спустился в вестибюль, потом по винтовой деревянной лестнице спустился в подвальный этаж, где был бильярдный зал, а за ним – и бар. В баре он сел на высокий стул у стойки и заказал коньяк. Он закурил и посмотрел на часы…

Как только Сурик Барсегян закрыл за собой дверь, Ванда свернулась клубком в кресле, в котором сидела, и неожиданно для себя заплакала. Если б кто-нибудь спросил ее, почему она плачет, она бы не знала, что ответить. Она плакала, и все! Она плакала и не могла остановиться. Но потом, посмотрев на часы (подарок Сурика!), она решила взять себя в руки, пошла в ванную, умылась, потом заново накрасилась. Смотря на себя в зеркале, она упрекнула себя в том, что сама того не хотя, портит день Сурику, который как раз-таки ни в чем и не виноват. Она готова была казаться веселой и радостной для него; для него она могла бы даже пойти на еще большие жертвы… Но Ванда остановила саму себя: неужели она начинает привязываться к Сурику Барсегяну?! Боже, как бы смеялась Клара. Неужели она вот-вот и полюбит его? Эта мысль испугала ее. Любовь казалась ей бездонной пропастью, в которую она не хотела падать, зная, что там, внизу есть острые камни. Она искала любовь, но в то же время и бежала от нее, тем самым причиняя страдания себе и другим. Запретив себе любить, она меняла мужчин с пугающей скоростью, лишь смутно понимая, что попросту прожигает жизнь, и также смутно догадываясь, что в конечном итоге останется ни с чем… И теперь Ванда не знала, как быть. Что делать дальше? Как вообще жить?.. Она думала о себе, о Сурике, о многих других мужчинах, которых она бросила, и еще о сыне. Как ей сейчас не хватало Даниэля! Как она бы хотела обнять его! И Ванда вдруг поняла, что рано или поздно ей нужен будет лишь Даниэль. Вот только, подумалось ей, еще немного поиграем в любовь; еще самую малость, а там можно будет и уйти (слишком обидно уходить сейчас, в тридцать один!). Она подумала, что скоро вообще «уйдет», чтоб жить только для сына и только для него…